Чуя не знал что ты такой хороший
Неприкасаемый
Часть 1
Первое: нельзя позволять себя касаться. Второе: нельзя использовать «Порчу».
— Почему ты так его не любишь, Дазай? — Мори задумчиво перебирает документы, слушая бесконечные рассказы Осаму о совместных с Накахарой миссиях. — Он что, сделал тебе что-то плохое? Обидел? — Я же говорю: он очень странный какой-то. Что бы я ему ни говорил, он всегда говорит, что я вру, и не верит мне совсем! — Например? — Огай усмехается, запустив руку в спутавшиеся волосы. — Если он не верит твоим захватывающим рассказам о том, что он никогда не вырастет, потому что карлик, то это не считается. — Что? Нет, я же серьёзно, — Осаму задумчиво прикладывает палец к подбородку, словно вспоминая что-то. — Вот, например, когда нам нужно было расследовать дело кражи из оружейного склада, мне пришлось допрашивать одного подозреваемого. Когда я пересказывал Чуе результаты допроса, то он с подозрением смотрел на меня, а когда я закончил, сказал, что я вру. И верить мне не хотел, сказал, что сам допросить его ещё раз… А где же доверие напарников друг к другу? Как нам работать вместе, когда он совсем мне не доверяет. Брюнет, с интересом слушавший до этого Осаму, негромко захихикал. — Ч-что тут смешного, Мори-сан? — негодующе воскликнул парень. — Ну, во-первых, полного доверия между напарниками такой организации, как Портовая мафия, быть не может, сам понимаешь. А зная твою нелюбовь к письменным отчётам, я могу сделать замечание только тебе. Я бы тоже не поверил чьему-то устному пересказу, даже если бы это было лицо выше меня по званию. Осаму обиженно опёрся головой о руку, отвернувшись к окну. — Но почему же так не доверять? И ведь это не только со мной случалось, я это и во время их разговора с Хиротсу заметил. Всё-таки, не первый день в организации, чего всех так шугаться… — Знаешь, Дазай-кун, я скажу тебе так… — парень обернулся на Огая. Губы его были растянуты в улыбке, какой-то спокойной. — Тебя предавали хоть раз? — Что? — Осаму удивлённо распахнул глаза, — Ну конечно, а кого не предавали, — спокойно ответил шатен. — А было ли такое, что тебя предавали близкие тебе люди? — Не знаю точно, — Дазай замялся. Мори говорил так, будто знал что-то, но не говорил, нет, не договаривал… Это очень не нравилось Осаму. — Тогда вот что я тебе скажу. Иногда, когда нас предают близкие нам люди, мы перестаём верить кому-либо, — мужчина встал из-за стола и подошёл к Осаму, сидящему на стуле. Он наклонился к нему, заглядывая в чайные глаза, и положил руку на плечо. — Таким людям, преданным или брошенным, очень сложно вновь начать верить людям. Сложно расположить их к себе, завладеть их доверием, а стоит лишь немного оступиться, — Огай сжал рукой плечо парня, ткань одежды заскрипела, — как ты уже упал в их глазах навсегда. И тебе больше не поверят. Мори улыбнулся, как можно беззаботней, и отпустил чужое плечо. Он выпрямился и отошёл к окну. — Но знаешь, это не всегда плохо. Если такой человек влюбится, то он отдаст всего себя возлюбленному, будет всячески оберегать его и верен ему до гроба. Таким людям сложно полюбить дважды, — он усмехнулся и обернулся к шатену. — Конечно, это не так уж и хорошо. Можно влюбиться и быть отвергнутым. Тогда однолюб не выживает — делает что-то с собой или, те, кто посильнее, могут просто перестать верить людям окончательно, чего уж тут говорить о любви… — Мори-сан… — робко нарушил тишину Дазай. — А почему вы вообще завели речь о любви? — Не знаю. Я просто хотел сказать о том, чтобы ты не судил Чую так строго. Возможно, такое поведение связано с неудачным прошлым. Постарайся его понять и… Не стоит слишком на него давить. Если ты правда хочешь хороших напарнических отношений, то тебе самому придётся делать для этого всё, потому что Накахара, как я вижу, не настроен на контакт с кем-то. Если он тебе не верит — докажи, делай записи вопросов… В общем, придумай что-нибудь, если оно тебе действительно нужно. Дазай посмотрел на него удивлённо и выдал совершенно не удивительную фразу: — Ну, тогда мне оно вообще не нужно. Зачем мне, спрашивается, так мучаться, чтобы добиться расположения какого-то там Чуи? Легче уж не ладить с ним. — Я так и знал, что ты это скажешь. Конечно, а какому подростку нужны все эти заморочки со взаимоотношениями и взаимопониманиями? Это то же самое, что признаться в любви кому-то. Начать встречаться, говорить о том, что на край света за ним пойдёшь, звезду с неба достанешь, а при первых же проблемах и непониманиях — в кусты. Конечно, оно никому не нужно. Это на словах мы все такие крутые, любовь до гроба, все дела, а как появятся сложности, как только ты поймёшь, что любовь и отношения — это большая ответственность, которая требует участия двух человек, то сразу же сдашься. Ведь это всё трудности, а кому они нужны? Беспечность, безолаберность, нежелание взять на себя слишком много… Осаму не нужны были сложности, да даже любовь. Такому подростку, как он, нужно было лишь внимание, всеобщее внимание…
— Чуя, давай! — сказал громко Дазай, слегка выталкивая парня из-под прикрытия. Тот неуверенно встаёт, всё тело пробивает дрожь. Ощущение, что это последние минуты его существования, словно, использовав свой дар наполную, ему уже будет не очнуться, не придти в прежнее состояние… Шляпа скинута на землю — она сейчас только мешается. Сильный ветер бьёт в лицо, поднимая полы длинной белой футболки, поднимая полы багровой накидки. Перчатки летят на землю. По всему телу появляются, словно вырастают из ниоткуда багровые узоры, похожие на шрамы, разум мутнеется, становится невыносимо больно, но лишь на миг — дальше всё как в тумане… Очнулся голубоглазый также неожиданно, как и ушёл в «транс». Он огляделся вокруг — от былого здания остались лишь руины, враги разбросаны по разным сторонам, вокруг огромные воронки, словно от разорвавшихся гранат… Он еле стоит на ногах, всё тело словно лёд, но в районе запястья почему-то тепло… Рыжий из последних сил поворачивает голову и видит перед собой обеспокоенное лицо шатена. — Отдохни, всё закончилось. Ноги подкосились, жутко захотелось спать… Он упал в обморок, но не на землю — в последние пару мгновений он чувствовал, как его подхватили на руки. Очнулся он уже на следующий день в кабинете Осаму. Тот сидел за столом и перебирал какие-то документы. Накахара даже не сразу поверил в то, что это он — такой серьёзный, даже немного обеспокоенный взгляд, и полная сосредоточенность на работе. Он даже не сразу заметил, что парень очнулся. — О, Чуя, ты очнулся, — сказал он пессимистично, словно ожидал обратного. — Два дня тут дрых. — Что я здесь делаю? — спросил он хрипло, поднимаясь с дивана. — Ты хоть помнишь, как использовал «Порчу»? Ты упал в обморок, но с тобой всё было в порядке, поэтому в лазарет тебя брать не стали. Пришлось притащить тебя сюда. Накахара сказал тихое «спасибо» и ушёл из кабинета, оставив шатена наедине со своими мыслями. Чуя давно научился более-менее контролировать свой дар, но привычка прятать руки слишком сильно въелась в его жизнь. Дошло до того, что он даже ложась спать, забывает снять перчатки. Их у него всегда несколько пар — запасные, на случай, если они порвутся или испачкаются. Неудобства — ничто. Главное, он никому не навредит. Не убьёт неаккуратным касанием. — Чуя, что-то ты какой-то мрачный сегодня, — говорил нараспев шатен. Рыжему повезло возвращаться домой в компании Дазая, потому что живёт он в той же стороне и тоже закончил работу. — И чего ты попёрся за мной? Разве у исполнителя нет своей машины? Что же ты пешком ходишь? — Зачем мне машина? Водить я не умею, и учиться не хочется… — А как же личный водитель? — Эх, не доверяю я им… Губы Чуи искривились, а в сердце что-то больно кольнуло. Слава богу, Осаму шёл спереди… … но обернулся. — Чуя, с тобой всё хорошо? Ты помрачнел ещё больше. — Всё в порядке, — процедил тот скозь зубы и остановился. — Пожалуйста, уходи. Я хочу пойти домой один… — Что? Почему? — удивился Дазай, но тут же стал серьёзней. — И никуда я не пойду! Я же сказал, что живу в той же стороне… Накахара так и стоял. Людей в этом районе почти не было, вечер, поздно. Тихо… Осаму подошёл к Чуе и потянулся к плечу. — Эй, ты чег… — не успел Осаму коснуться плеча Накахары, как тот в ужасе отпрыгнул. В его глазах читался испуг и непонимание. — Н-не трогай… — он не нашёлся, что сказать больше, поэтому развернулся и нырнул в небольшой переулок. Осаму кинулся за ним, но было уже поздно — парня и след простыл. Это разожгло только большее любопытство Дазая.
Осаму не встречал интересных ему людей, да, были иногда такие, чтобы цепляли взгляд, интересовали, но почему-то именно эту рыжую макушку хотелось узнать поближе. Своей холодностью мы всегда притягиваем людей к себе, как бы нам этого не хотелось. Неприступная крепость — вот что интересно. Их не так уж и просто покорить, а весь азарт ведь именно в покорении, преодолении препятствий… Если такая «крепость» упадёт, стоит её только пальчиком помнить — кому она нужна? А Чуя совсем не такой. Он скорее от тебя на дистанции держаться будет, чем расскажет что-то о себе. Неизвестный, парень-загадка, никто не знает, кто он… Даже сам Чуя. — Чуя-кун, ты опять сегодня поздно, — Осаму как бы невзначай подходит к нему из-за угла. На самом деле он поджидал Накахару, лишь притворился, что их встреча случайна. — Я же просил не ходить за мной. — А я и не ходил. Просто тоже вот с работы возвращаюсь… Чуя хотел обернуться и сказать какую-нибудь колкость, но его опередил Дазай — он схватил его за запястье и рывком притянул к себе. Но у Накахары далеко не отсталая реакция — он оттолкнул от себя шатена, попутно ударив его то ли по плечу, то ли по голове. Но когда он понял, что перестарался, попытался не показать виду. — Я же сказал, не трогай, — неуверенно, сжав кулаки сказал Чуя. Шатен потёр челюсть. В его глазах загорелся огонь, тот самый огонь, который загорается в глазах человека, когда он в гневе… Дазай прижал Чую к стене, буквально вбил, вдавил в неё. Чуя почувствовал себя потерявшимся котёнком, воспоминания проплыли перед глазами… — Да ты знаешь, — он замахнулся, чтобы ударить кулаком в стену, наводя ужаса, — что я могу… Осаму замолк. Глаза Чуи расширились от ужаса, при виде кулака Осаму, при виде того взгляда, слишком знакомого ему… Ноги подкосились сами с собой, руками он закрыл голову, шляпа слетела в ноги… Он скатился по стене, дрожа всем телом. — Н-не надо, нет… — Осаму обомлел. Он стоял в шоке, не зная, как реагировать на такую резкую смену настроения. Он отступил на шаг, с ужасом глядя на скорчившегося Чую А Накахару трясло. Его реально трясло. Перед глазами всплыли не самые приятные воспоминания о том, что было, всё это неприятно откликалась болью даже не где-то глубоко, а физически. Почему именно от этого человека он не ожидал подобного? — Ч-чуя, ты чего, — Осаму просто смотрел, боясь подойти ближе. — Всё хорошо. — Д-да, конечно, всё отлично, — он саркастически улыбнулся. — Ты же видишь, как мне хреново, так зачем задавать такие вопросы! — Не кричи на меня, это ты тут нюни распустил! Что, кулака испугался? Прямо как девчонка… Осаму отвернулся, скрестив руки на груди. Чуя, всё ещё дрожа, обнял себя за плечи, глядя куда-то на землю. Он не хотел вставать. Он ждал, когда Осаму надоест тут стоять, и он просто уйдёт восвояси, ещё раз крикнув о том, как он ничтожен… Но вместо этого Чуя слышит медленные шаги и лицо шатена перед собой. Он улыбается, но слегка обеспокоенно, садится, но не касается Чуи. — Прости, если напугал, — слова звучат мягко, плавно, но как-то… Обречённо? Он встаёт и медленно уходит. Накахара провожает его взглядом, а потом пытается подняться, опираясь на стену. И снова они. Снова ненужные воспоминания… Накахара ненавидел своё тело. Просто терпеть его не мог. Всё оно было испещерено уродливыми шрамами, оставшимися после побоев родителей. Но все они, будь то шрамы от ножевых, пуль или стекла разбатой бутылки, никогда не сравнятся с огромным шрамом у него на плече и груди. Это след от ожога, он появился у него совсем давно, но он прекрасно помнит, что именно тогда произошло. Он помнит, как та женщина, назвавшаяся его матерью, словно случайно вылила на него кастрюлю с кипятком. Он помнит, как тогда кричал, маленький ребёнок, шести лет… И никто ему тогда не помог. Её муженёк только пришёл на адские крики, и они с той бабой начали насмехаться над ним. Потом, как ни в чём не бывало, они ушли в комнату и уснули. Скорая сюда не поедет, да и телефона у него не было. Никто не поможет, как ни проси. С этим можно только смириться, это можно только принять. Он отключился ненадолго от болевого шока, а когда проснулся, стал подручными средствами оказывать себе помощь. Нестирильные бинты, слава богу, хоть какие-то нашлись, старая мазь… Из-за полной антисанитарии ожог заживал очень долго, особенно, на фоне вечных побоев. В итоге, он превратился в уродливый шрам, который охватывал всё левое плечо, находил на левую грудь и занимал левую сторону спины вплоть до лопаток. Он был уродлив, но Чуе приходилось с этим жить. Он прекрасно понимал, почему именно Осаму носит бинты. Знал, что это желание замаскировать следы неудачных попыток суицида. Он понимал, что это, но не мог понять, зачем. Зачем он калечит себя? Неужели его жизнь настолько ужасна, а он просто скрывается за маской безразличия и беззаботности, словно клоун или шут. — Чуя, а можно я задам тебе один вопрос? — Осаму уже далеко не в первый раз провожает Чую после работы. Того это немного напрягает, но поделать с этим он ничего не может. — Ну говори, — он был благодарен ему хотя бы за то, что тот старался не подходить к нему близко и держался всегда на дистанции. — А ты… Правда боишься… Прикосновений? — голос Дазая звучит неуверенно, Чуя впадает в ступор. Что? Откуда он узнал? Что теперь делать? — Дазай, ты… — Думаю, я всё правильно понял, — он сделал два уверенных шага в сторону Чуи. Накахара хотел отойти, но его схватили за кисть двумя руками. — Это выглядит странно, но так ты хотя бы не сбежишь, — он улыбнулся. — Скажи, почему? — Тебе не обязательно это знать, — рыжий тщетно пытался вырвать свою руку из чужих двух. — Давай я буду решать, что мне обязательно знать, а что нет. Не бойся, я просто хочу узнать тебя… — Очень странно, ты всех так узнать пытаешься, схватив за руку? — Не каждый от меня шугается! — крикнул он, но отпустил чужую руку. Накахара сделал большой шаг назад. — Прости, я опять делаю всё не так… — Ну подожди ты, — окликнул он Осаму, когда тот собрался уходить, но опешил, сам не понимая, что несёт. — Н-ну… Зачем тебе это знать, а? — Просто… — шатен пожал плечами. Накахара непонимающе посмотрел на него, но глубоко вздохнул и спокойно сказал: — Ладно, пошли уже. Осаму улыбнулся и подошёл к рыжему, но тот отошёл на шаг. Осаму вспомнил об этой проклятой дистанции и сделал ещё полшага в сторону. Этот человек никогда не будет мне доверять…
По-тихоньку Накахара стал подпускать к себе Осаму всё ближе и ближе. С каждым разом он приближался к нему на один маленький шажок, а Чуя просто не отдалялся. Но он всё ещё не мог спокойно положить руку на плечо Чуи, он просто отпрыгивал, не давая себя задеть. Осаму не понимал, почему именно он так запал в голову, почему именно о нём хотелось узнать побольше. Но отступать было поздно. — Слушай, Дазай, — Чуя мечтательно уставился на звёздное небо, — А у тебя была когда-нибудь мечта? Осаму удивлённо на него посмотрел. Такого расслабленного и беспечного Чую он видел очень редко. — Ну, не знаю. Разве только найти смысл жизни. — Интересная мечта, — он посмотрел на Осаму, — Ну и как, сбылась? Тот пожал плечами и отвёл взгляд. — Вроде как да. А у тебя есть мечты. — Думаю, нет. — Да? Странно.- Не вижу в этом ничего странного. — Просто, знаешь, обычно, когда люди спрашивают такое, они хотят рассказать о своих мечтах. Но просто для того, чтобы не показаться эгоистами они как бы замаскировывают этот вопрос, — он странно усмехнулся. — Знаешь, вроде того, что «Я как бы хочу рассказать о себе, но так уж и быть, спрошу тебя. Я же, типо, хороший»… Чуя заворожённо смотрел на него, а когда Дазай заметил это и оглянулся на него, тот на секунду посмотрел и моргнул. — Никогда не задумывался над этим. А вот Осаму позволил себе засмотреться в его прекрасные голубые глаза, такие невинные, словно у ребёнка. — Вот как.
— Дазай! Всё хорошо? Шатен очнулся на чём-то твёрдом. На улице, на тротуаре. Было холодно и темно — не удивительно, уже вечер. Он осмотрелся вокруг и увидел знакомые здания. Осаму вспомнил, что они шли в сторону дома Чуи, как и всегда, а потом он упал и… Больше ничего не помнит. Сильные руки сжимают плечи, а перед глазами мельтешит рыжая макушка. — Да-да, всё в порядке, — сказал он кое-как, приподнимаясь. Накахара всё ещё придерживал его, не отпускал, потому что в любой момент он мог снова упасть. — А чего тогда развалился ни с того ни с сего посреди улицы? — Накахара в скидывает бровь, но ему становится не комфортно, когда Осаму переводит взгляд на держущие его руки. — Не страшно, верно? — Осаму заглянул ему прямо в глаза, выжидающе улыбнувшись. Чуя замялся, шатен почувствовал дрожь в его руках, поэтому поспешил встать окончательно. — По-моему, не нужно было пить столько той бурды, — и потянулся. Чуя всё ещё сидел на корточках, тогда Осаму протянул ему руку, — Сам встанешь или помочь? Но Накахара, как всегда, проигнорировал её, оттолкнув. Осаму почему-то даже не был удивлён. Он просто улыбнулся и пошёл за Чуей дальше. Неудивительно, совсем в его духе.
Чуя не хотел и не мог себя принять. Он не видел в себе человека, не видел того, кто мог бы понравиться кому-то. Он видел только причину всех несчастий и смертей в уродливых шрамах каждый раз, когда смотрел на себя в зеркало. Омерзительно, ужасно, некрасиво — всё это Чуя говорил себе, своему отражению. Он ругал себя за свою беспомощность, за то, что у него такой дар, за неумение совладать с ним, за такую яркую внешность, рыжие волосы и контрастирующие с ними голубые глаза, за своё тело… Но в его жизни появился Осаму. Странный шатен, немного придурковатый, но всегда такой осторожный и аккуратный… Он боялся причинить Чуе боль, поставить его в неловкое положение, он старался стать лучше для Чуи и это было видно. — Если ты не будешь любить себя таким, то я буду любить тебя за двоих. Всё то, что Накахара так ненавидел в себе, Осаму смог полюбить. Всё то, что тот не мог принять в себе, принял за него Дазай. И он обещал ему, что однажды и Чуя начнёт себя любить. Обязательно начнёт. И каждый раз, сидя в темноте, Чуя читал Осаму вслух свои любимые книги, пока шатен обнимал его со спины, целуя иногда в шею или плечи. Они любили проводить время вместе, любили жить так, как получается. Они любили друг друга, пусть ещё и не до конца это осознали. — Неужели я, такой уродливый, да нужен тебе? — А кому, если не тебе, нужен буду я? Осаму всегда так отвечал. Он тоже показал Чуе свои шрамы, какие-то от попыток самоубийства, какие-то от пулевых и ножевых ранений… Они приняли каждый шрам, каждый недостаток друг друга, сделав их идеальными в своих глазах. Они были друг у друга, и для счастья большего и не нужно. — Ты веришь мне? — какой-то неуместный в подобной обстановке вопрос… Щёки полыхают, дыхание давно сбилось, одежда на полу… Но Чуя всё равно поднимает глаза на шатена и через смущение отвечает дрожжащим от возбуждения голосом: «Да». Осаму счастливо улыбается, их пальцы переплетаются, а шатен наклоняется, чтобы поцеловать Накахару. Поцелуй получается такой нежный, но наполненный всеми чувствами, которые так долго таились внутри каждого. За все эти годы жизни им просто некуда было выплеснуть всю любовь, им её никогда не дарили, поэтому сейчас они сполна готовы «отыграться» друг на друге в хорошем смысле. Осаму пообещал Чуе, что не уйдёт, а Чуя пообещал ему, что обязательно сможет полюбить себя. И у обоих получается держать обещания. Дазаю просто некуда уходить, потому что всем его миром стал этот рыжий парень, боязливо трясущийся от каждого прикосновения к нему. Осаму смог показать Накахаре, что далеко не все люди могут предать, что есть те, кто будет любить его. Любить и принимать любым. А Чуя, под весом этой любви, по-тихоньку начинал принимать себя. Они дали друг другу то, что не могли они дать себе сами. Чуя пытался проявлять любовь к Осаму, хоть и неумело, не аккуратно, но для шатена каждый его жест был такой радостью, таким счастьем… Они даже не сразу поняли, что любят. Сначала это просто было общение, чтобы помочь друг другу, постепенно всё перерастало во что-то большее, необъяснимое… А потом как-то неожиданно, будто оба пропустили тот момент, они стали считать друг друга парой. Этого никто не говорил, никто не предлагал встречаться, но они это поняли по взглядом. Слов тут не нужно. — Я всегда буду рядом, поэтому, помни: тебе не страшно использовать «Порчу». У тебя есть я, а я всегда смогу остановить тебя вовремя, не дать тебе навредить не тем или себе… Осаму ясно дал понять Чуе, что теперь его дара можно не бояться, что теперь он в безопасности… Дазай перестал бояться ходить без бинтов, а Чуя — без перчаток. Только друг для друга, и ни для кого больше. Такой жест как бы объявлял то, что они полностью доверяют. И каждый раз, когда Чуя садился читать книгу, а Осаму подсаживался сзади и обнимал, становилось так тепло и уютно, что не хотелось думать ни о чём. Хотелось, чтобы время замедлило ход, чтобы это всё — только для них… Такие вечера особенно были ценны для обоих. — Чуя, знаешь, я тебя люблю. — Конечно любишь, — Накахара поцеловал его в щёку. — И я тебя, Дазай.
Мост из осколков Зазеркалья
Чуя хочет верить. Чуя готов оставить за спиной слабость, готов не обращать внимание, готов жить — если его надежды станут реальностью.
Если Дазай Осаму снова станет черным Солнцем Портовой мафии.
Продолжаю разгребать завалы недописок за последние три года, не переключайтесь.
Я обещал вам простыню в натуральный размер по Соукокам, где Дазай ради Чуи становится боссом, заняв место убитого Огая? Я вам ее принес!
Канонный колорит, в рот-я-ебал-ваш-оос-тут-принуждение-со-стороны-обстоятельств-и-в-жопу-карикатурные-характеры. (Но ООС все равно поставлю в шапку, хули нет)
Часть 1
Хиротсу за рулем авто — как стоп-кадр из «В джазе только девушки». Стопроцентная классика чикагского мафиози двадцатых годов, как и Огай, он идеально подходит выбранному стилю, а стиль идет ему. Даже сигары — и те иногда появляются. Дазай и Чуя в машине сидят сзади и негромко обсуждают прошедшую операцию. В целом, они довольны — не без заминок, но все было сделано. Их засекли уже в здании, лесок перед ним они прочесали на предмет камер и установили глушилок, не экономя. Но внутри здания такое не прошло, и не разорись они на глушители к пистолетам — было бы совсем плохо. Уличные камеры Чуя тоже успел «почистить» на предмет записи их сборов, и даже если кто-то что-то и сумеет найти — мало ли, почему поблизости крутились физиономии конкретных индивидов прямиком с розыскных плакатов? Тут и ошибка, человеческий фактор, и случайность, и наводка анонима «прийти посмотреть концерт». Портовая мафия раздавлена в глазах военных и правовых структур, им не то, чтобы не до мести — у них нет на нее ресурсов. В этом плане, алиби железобетонное. О личном они почти не говорят, хотя за две недели Накахара передумал несметно. И о том, что опыта здоровых отношений у него нет, и о том, что он ощущает себя слишком усталым, чтобы ругаться с обыкновенным задором и противостоять на равных. Что его смущает деликатность привыкшего переть к своей цели Дазая, его терпеливость. И что пока что он понятия не имеет, как должна выглядеть организация, на какие деньги ее восстанавливать, на что рассчитывать, будучи внутри ее структуры? Он даже не знает, смогут ли они жить, как привыкли, на базе в Порту, где в высотках возле набережной они сдают офисы всем страждущим полюбоваться из окна морем в целом, и проливом в частном. Все это он вываливает на Осаму, пока они стоят в пробке, и Хиротсу местами качает головой — он видел больше других, но и он тоже не знает. Мори держал в железных рукавицах отрасль медицины, подпольной и не очень, и кто теперь будет это делать вместо него — Ками-сама знает. Дазай стягивает перчатку с руки Накахары и коротко целует костяшки, от чего Чуя вспыхивает, но молчит, кусая губы, пока низкий приятный голос размеренно ему — им — поясняет, что дело Накахары пока что — в точности исполнять указания и работать в пределах своих скромных, на данный период, сил. А когда Чуя пытается возмутиться, что сил у него ого-го — Осаму улыбается, как родитель непослушному детенышу. Очень по-огаевски. И Чуя, стиснув зубы, признает: волновался, устал, не без этого. Хочется вползти в кровать, но кто знает, что можно принести на себе из Токио? Поэтому — сначала душ. А еще раньше нужно будет убедиться, что кровать, в которую можно лечь, вообще существует. К слову — Дазаю по пути успели позвонить из бюро. Чуя вдруг оказался его алиби на момент взрыва — видимо, что-то рыжий при зачистке записей пропустил, хотя, где нужно было искать, у него нет ни малейшего представления. Но даже если бы они облажались крупно — Чуе было плевать. Усталость после выполнения задания давила многотонным весом, что не помешало им проветрить голову. Они прошлись по городу, держась за руки, и Накахара не мог представить ничего лучше. Просто идти, не боясь, по улицам, держась за руки и под руку, разглядывая вывески. Дазай старательно вел себя как дурак, а Чуя наконец-то смеялся над его раздражавшими раньше шутками. До машины они дошли, переполненные верой в собственную непричастность к катастрофе. И Чуя лишь смущенно улыбнулся, когда Дазай с чувством просмаковал слово «свидание», давая телефонисту ответ на вопрос, что он делал в Токио. Так хорошо было почти час быть просто влюбленным, с миром в душе рассматривая еще днем казавшийся враждебным город.
Чуя засыпает в машине по пути, и просыпается, когда Дазай уже раздевает его. Накахара одним глазом следит за тем, как выскальзывают из петель пуговицы, повинуясь быстрым движениям тонких пальцев, и зевает, прикрыв ладонью рот. После чего начинает раздеваться сам, ворча, чтобы Дазай, для начала, позаботился о себе. В душ они идут один за другим, и Чуя только после выхода наконец-то понимает, где они: закрытая для посещений и уборки, комната ушедшего Дазая, расположенная в укрепленном крыле босса. За время их отсутствия чехлы сняли, пыль протерли. Все здесь выглядит так, словно Дазай просто вышел утром, и теперь вернулся. Лежит на комоде книга с закладкой и ворох чистых бинтов, упакованных и не вскрытых. Сброшены на спинку стула его брюки и рубашка — и пусть это те, из которых он уже вырос. Пальто привычно убрано в шкаф, бережно расправленное по вешалке. Сам хозяин комнаты уже переодет ко сну, если одни только штаны и бинты можно так назвать, и устроился под одеялом, цепкими глазами осматривая все кругом. Чуя, закутанный в халат, который ему невообразимо велик, тоже машинально оглядывается, а потом Дазай постукивает ладонью по кровати рядом с собой. — Твою комнату разорили, завтра сам посмотришь, что пропало, кроме вывернутого из стены сейфа. Вещи вон, что нашлось, — Дазай машет рукой в сторону горы мятой одежды в кресле. Чуя, придерживая длинные полы своего «одеяния», спешит в указанном направлении, с облегчением констатируя, что порча вещей, в основном, прошла мимо. Вдвойне он радуется, обнаруживая свое белье, втройне — заказные портупеи, на которые привык крепить ножны и кобуру. Его пижама — длинные бесформенные штаны, мешковато сидящие на бедрах, и длинная футболка по колено, тоже здесь. От футболки Чуя сначала думает отказаться, потом решает отказаться наоборот от штанов — Дазай неминуемо мерзнет по ночам, а Чуе наоборот вечно жарко. — Надо подарить тебе ночнушку, — ухмыляется Осаму, когда Чуя шлепает к кровати, испытывая нечто сродни чистому блаженству. Накахара корчит физиономию, соответствующую сделанному заявлению, и с чистой совестью плюхается в кровать, резво влезая под одеяло. Диван — это прекрасно, но с хорошей кроватью, с настоящим жестким матрасом, не сравнить даже примерно. Дазай проверяет будильник на телефоне — от сего дня эта снолюбивая сова живет с суровой необходимостью жить в соответствии с графиком — и гасит свет. В темноте Чуя едва сдерживает смех, когда эта рыбина, холодная, как и предсказывалось, тянет к Чуе свои плавники, и греется, едва слышно вздыхая, прижимаясь ледяным животом к горячему боку. Отношения — это тяжкий труд и каждодневный выбор. Если они будут примерно такими — Чую на первых порах это устроит, а там…