дача маслова туапсинский район мыс агрия
Другая Ольгинка
Сегодня приморское село Ольгинка знают многие жители Краснодарского края, да и других городов России. Ведь оно – на пути отдыхающих, которые едут на море по федеральной трассе. Улочки, ведущие к морю, все в ярких зазывных плакатах, пестрят вывесками отелей, кафе, салонов красоты, магазинчиков. Праздник жизни, дразнящий пряными острыми запахами мангалов, лежаками на пляжах и всевозможными […]
Сегодня приморское село Ольгинка знают многие жители Краснодарского края, да и других городов России. Ведь оно –
на пути отдыхающих, которые едут на море по федеральной трассе. Улочки, ведущие к морю, все в ярких зазывных плакатах, пестрят вывесками отелей, кафе, салонов красоты, магазинчиков. Праздник жизни, дразнящий пряными острыми запахами мангалов, лежаками на пляжах и всевозможными причудами курорта, замирает здесь только зимой.
Ольгинка – село, расположенное в 12 километрах южнее поселка Новомихайловского, в 38 километрах северо-западнее Туапсе в устье реки Ту (то есть – две), впадающей в Черное море.
(Чем наши древние развалины хуже греческих и римских? Несколько десятков величественных колонн 19-го века медленно поглощаются «джунглями».)
А ведь есть другая Ольгинка. Тихая и безлюдная даже в разгар курортного сезона. С пустынными песочными пляжами и сосновым бором. Со старинными особняками и удивительными историями.
И попасть в этот мир просто. Надо только вынырнуть из бурного потока Приморской улицы и поехать вверх, в гору, на мыс, который зовется причудливо и не по-нашему: Агрия.
Агрия в переводе с абазинского – «рябой». Некоторые исследователи допускают, что этимология топонима происходит от абхазского агра (ахра) – «скала», что вполне соответствует строению рельефа в этом районе. Не исключено, что перевод кроется в абхазском аугара – «мелководье». Кубанский краевед И.В. Бутвин приводит еще один вариант толкования перевода, где акра – «мыс» (абх.). Кстати, агры – одно из меотских племен.
Гидом нашим стала не менее удивительная женщина – Ирина Пихтовникова, председатель ТОС, коренная жительница села в пятом поколении, чьи предки были первыми поселенцами. Не у моря – там почему-то полтора века назад люди селиться не любили, а здесь на горе, куда мы все едем, едем и доехать не можем.
В середине прошлого века здесь были здравницы «Агрия» и «Черноморье». В 90-е годы они умерли. Исчезли. А до них, в конце19-го века и в начале 20 весь мыс был застроен дачами богатого сословия из столицы. Вот санатории-то как раз в них и размещались!
– Мы до сих пор районы горы называем по фамилиям дачников — Бессоновка, Грязево, Масловка, – говорит Ирина, – так в народе сохранилась память о них. А это дача Суворина – известного книгоиздателя.
Колонны и бассейн Суворина
Кто читал книгу Киплинга Маугли или хотя бы видел мультфильм, тот сразу вспомнил бы затерянный в джунглях город – с белыми каменными куполами, увитыми плющом и лианами, колоннады во мхе, разбитую мозаику полов. Вот это было точно перенесение в образ! Мы были в том самом потерянном городе. И чудесный огромный белокаменный дом на наших глазах поглощали джунгли. Более десятка огромных в два обхвата ребристых колонн окружали красивый дом. Величественные ступени скрывались под навесом дикой растительности. Отвалившаяся местами декоративная штукатурка обнажала мощную кладку.
– А на втором этаже был бассейн, – рассказывает Ирина. – Старожилы рассказывали, как детьми лазили по чаше, сделанной не из кафеля, а из какого-то гладкого камня.
Про эту дачу с колоннами, откликнувшись на материал про дачу генерала Петрова в Шепси, нам рассказала библиотекарь села Ольгинка Татьяна Малышева:
– На мысе Агрия выделялось имение Черепенникова в 12 десятин земли с прекрасным фруктовым садом, для орошения которого были построены две бетонные башни-водохранилища. А рядом – имение Суворина, владельца Санкт-Петербургского книжного издательства. На 30 десятинах земли тоже был заложен сад и парк с экзотической оранжереей.
От дачи Черепенникова остались две разрушенные водонапорные башни. Но Ирина не решилась нас везти к ним, внимательно оглядев наши сандалии. Идти надо было в горы, высоко, продираться сквозь колючки. Водонапорная башня была и у Суворина, ведь экзотическую оранжерею надо было «поить»! (Для орошения этого сада тоже специально была построена водонапорная башня).
(Арочный потолок на даче Суворина был выложен цветной плиткой. А на втором этаже был бассейн.)
– Теперь можно только поражаться некоторым интересным фактам, – продолжает Татьяна Малышева, – в ноябре 1913 года экзотические фрукты из Ольгинских имений Суворина и Черепенникова были представлены на сельскохозяйственной выставке «Русская ривьера». Выставка привлекла внимание Великой княгини Ольги Александровны и Великого князя Александра Михайловича, об этом писали газеты.
И вспоминаются развалины Греции, Рима, посмотреть на которые толпами ходят туристы со всего мира. На колонны дачи Суворина тоже можно просто благоговейно смотреть – они красивы и величественны сами по себе, а с годами их ценность будет возрастать. Можно даже не реставрировать, просто – чуть очистить территорию от бутылок и стекол и водить туристов.
Ирина показала старую дорогу к морю – с самой верхушки горы до моря – 10 минут. А мы на машине поднимались полчаса! Эту дорогу построили те же дачники 19 века. Не поленились, прорубили просеку, довели до обрывистой части горы, выложили камнями и даже устроили на самом высоком обрыве смотровую площадку.
Кажется, время тут остановилось раз и навсегда. А заворачивающиеся в небе облака на твоих глазах превращаются в пенистые волны. Внизу – песчаный пляж, и сколько глаз видит – ни одного человека (эх, сбежать бы по тропинке!). Бреющую в полете чайку, кажется, можно задеть рукой. Она-то думает, что она высоко в небе, но и мы тоже высоко парим между небом и землей.
Здесь же, на этой удивительной горе, мы наткнулись еще на одни вековые развалины. Оказалось – конюшни. В них и Суворин, и Черепанов, и другие дачники держали лошадей. Все-таки до шоссе и сейчас прилично далеко, а тогда без лошадей, как сейчас без машины, тем, кто живет в этой части Ольгинки – никак. Удивительное в этих конюшнях не то, что они сохранились более ста с лишним лет, а то, что пригодились последующим поколениям. Не лошадей, а людей. После войны эти конюшни сделали жилыми домами, и в них вселились довольные ольгинцы. Потом, конечно, это место стало символом разрухи, и недавно последняя обитательница этого дома получила квартиру в Тюменском.
Впрочем, есть еще версия, что это – владения дачников-помещиков, тех самых – Бессонова и Маслова, чьими фамилиями до сих пор называются участки горы.
Белый бюст Ленина возникает в лесу довольно неожиданно. Кругом – ни построек, ни людей. Тем он интересней. Памятник, наверное, потому и сохранился, что тоже потерялся во времени. Поставили бюст Ленина в бытность расцвета здравниц. Как мы уже знаем, в каждой здравнице должен быть свой Ленин. Что интересно, он словно покрашен свежей краской, не оплетен плющом и лианами, и вокруг него чистенько. Как нам говорили? «Коммунизм будет жить вечно!» Вот вам прямое доказательство. Во всяком случае, здесь Владимир Ильич никому не мешает, никого не раздражает. Пусть стоит!
А вот чтобы увидеть дачу генерала Соколова, нам пришлось спуститься сверху к воротам пансионата «Ольгинка», а от них, через проходную вниз – к морю. Это обычный путь местных и отдыхающих в этой части Ольгинки. И снова слово – Татьяне Малышевой:
– Этот особняк, бывшую усадьбу генерала Соколова, всегда ласково называли домиком Ольги. О самом генерале известно немногое – якобы за особые заслуги перед царём и Отечеством генерал Соколов получил возможность выбора участка земли в любом месте от Сочи до Новороссийска. А по душе ему пришёлся живописный уголок на мысе Агрия. И вот в 1898 году усадьба во всём своём великолепии была предъявлена миру. Даже сейчас, когда стоит с облезшими стенами и выбитыми стёклами – усадьба великолепна! Архитектор (имя его не сохранилось) видимо был талантливым человеком – так удачно использовал сочетание стилей: романтического модерна с неорусским мотивом и поздним классицизмом – очень необычно. Может быть, именно поэтому в конце 2001 года экспертная комиссия Краснодарского комитета по охране памятников, обследуя Туапсинский район, постановила, что усадьба генерала Соколова достойна стать историческим памятником архитектуры. Как нам сообщили в Министерстве культуры края, сейчас дача Соколова имеет статус выявленного объекта культурного назначения, и находится под охраной государства.
Может быть мы последние, кто успел сфотографировать это уникальное здание? Неужели и его поглотят совсем иные джунгли? Или он возродится в новом величии.
И все равно покидали мы старую Ольгинку с особым чувством, все еще ощущая смолистый терпкий запах сосен, особую вековую тишину. Даже хорошо, что все осталось это там, наверху. Может сохранится еще на век-другой сосновый бор, старая дорога, белая колоннада дачи Суворина. А там, глядишь, вырастут другие поколения и по-другому на все посмотрят…
– 31 мая 1864 года, – поясняет Александр Федорович Суслин, краевед, написавший несколько книг о селах Туапсинского района, в том числе и об Ольгинке, – наместник Кавказа Михаил Николаевич Романов тут проезжал после осмотра войск в Гойтхе, Вельяминовском и Тенгинке. Место это понравилось ему и вскоре отряд построил в пяти километрах от моря, на левом берегу реки Ту военный пост «Ольгинский». Имя дано в честь жены наместника, Ольги Федоровны, объездившей с мужем весь Кавказ. А освоение мыса «Агрия» началось уже позже так называемыми «культурными участками, которые приобретали жители столицы. В 1900 году в урочише Агрия было нарезано 106 участков земли.
Свидетели революции
Живые свидетели Великой Октябрьской революции (или Октябрьского переворота – кому как нравится) и через сто лет напоминают нам об «окаянных днях», и о судьбах интеллигенции России. Особняки «бывших» – врачи, ученые, художники, военные, в царское время купили на побережье участки земли и осваивали их, как настоящие первопроходцы. Революция застала многих из них именно здесь – и каждый […]
Живые свидетели Великой Октябрьской революции (или Октябрьского переворота – кому как нравится) и через сто лет напоминают нам об «окаянных днях», и о судьбах интеллигенции России.
Особняки «бывших» – врачи, ученые, художники, военные, в царское время купили на побережье участки земли и осваивали их, как настоящие первопроходцы. Революция застала многих из них именно здесь – и каждый пережил ее по-своему. «Туапсинские вести» уже рассказывали читателям и о даче доктора Лаврова в Джубге и о вилле «Евгения» в Туапсе, и о развалинах имения книгоиздателя Суворина в Ольгинке. Кто помнит — вместе гуляли по особняку инженера Петрова, искали винные подвалы барона Штейнгеля и полковника Квитко. Их смыло волной революции, и эти люди те-перь кажутся похожими на построенные ими дома. Пережившими не только революцию, но и целый век испытаний, выпавших России.
Продолжать учить….
О даче доктора Лаврова на территории бывшего санатория «Джубга» и о нем самом нам рассказал много интересного наш земляк, историк, краевед Анатолий Пихун.
– Доктор Лавров – основоположник биохимической фармакологии. В Москве возглавлял противочумный комитет. Профессор, преподавал в университетах и медицинских институтах, автор 2-х томного учебника по фармакологии и токсикологии. Именно это позволяет нам предположить, почему он выбрал участок земли в никому не известной тогда Джубге. Как врач, он высоко ценил климат и воздействие его на здоровье.
У московского врача были два земельных участка, На территории большего участка профессор разбил пре-красный парк и построил дачу. До сих пор растут посаженные им деревья. Этот парк в Джубге – один из самых замечательных. Кстати, впервые в Туапсинском регионе Лавров начале ХХ века начал проводить на своей территории бальнеологическое лечение, хотя сам не часто бывал в Джубге. Он доказал, что кавказские курорты летом и осенью обладают климатом для лечения более благоприятным, чем самые знаменитые швейцарские курорты.
После революции ученый в Джубге не появлялся. В годы перераспределения собственности важно было сохранить жизнь, семью. Жил с семьей в Воронеж, в Одессе, везде продолжает преподавать. Новой власти тоже нужны грамотные специалисты. Но о бывшей даче, конечно, не вспоминали.
А здание это, некогда изысканное, двухэтажное, стало основой здравницы. После революции, то есть после конфискации всех имений, это был корпус номер один будущей здравницы Центросоюза. После, когда здравница расстроилась, и у нее появились другие, более современные корпуса, в даче Лаврова устроили столовую. И говорят, Владимир Высоцкий и Марина Влади очень любили завтракать именно здесь, на открытой веранде, среди колонн, увитых плющом…
Генерал где?
А вот судьба другого ученого. Александр Иванович Варнек – русский полярный капитан, гидрограф, исследователь Арктики, генерал-лейтенант по Адмиралтейству. Варнек был капитаном гидрографического парохода «Пахтусов», начальником «Первой гидрогра-фической экспедиции Северного Ледовитого океана» (вместе с Колчаком!), автором проекта «Второй гидрографической экспедиции» 1910-1915 года. Его именем мореплаватель Седов назвал пролив на Дальнем Востоке. Он и сейчас обозначен на картах как пролив Варнека. А это наш земляк!
Он вышел в отставку в 1912-м году и мечтал остаток жизни посвятить своему саду, парку, который основал в местечке Кабачок под Туапсе у слияния рек Ту и Кабак, там сейчас пансионат «Сосновый». Варнеку удалось создать в своем поместье уникальный дендропарк. Здесь есть гинкго, магнолии, бамбук, лавр и даже дерево гигантской секвойи диаметром ствола более 1 м, высотой – 18 метров. Жили Варнеки в имении Москалевка – богатый красивый дом, прислуга… Все это пришлось бросить и спасаться. Мы так подробно знаем об этой семье, благодаря воспоминаниям дочери полярника Татьяне. Эти воспоминания издал в 90-е годы фонд Сахарова. А для нас они ценны тем, что, Татьяна – очевидец всех событий, которые происходили в 1918 году в Туапсе. Она, тогда сестра милосердия, возвращалась из госпиталя домой. Как мы помним, Туапсе переходил из рук в руки, и в какой-то момент ей пришлось просто бежать! «Железный поток» (большевистская армия) прошел через Туапсе и пригороды, потом был вынужден оставить Туапсе белым. Вот что пишет Татьяна: «Служащие рассказали, что большевики пришли с рассветом, буквально на следующее утро после нашего бегства. Первое, что спросили: «Где генерал и его семья?» Не найдя нас, расстреляли нашего старого рабочего Фурсова на глазах его семьи.(Они считали, что это он предупредил семью генерала–ред.) Потом они схватили кухарку и горничных, уверяя, что это переодетые генеральша и ее дочери. С трудом остальной прислуге удалось их убедить в обратном. Большой благоустроенный дом понравился, и там разместился штаб. Когда вся живность и весь огород были съедены, отряд поднялся и продолжил движение. Татьяна пишет: «Через дом про-шли сотни людей, и каждый тащил, что мог. После войск пошли обозы с беженцами, так вот они кинулись грабить все, что еще лежало. Рылись на чердаках, в под-валах, копали землю вокруг в поисках кладов. Когда мы вошли в дом, картина нам представилась ужасная: окна все были выбиты, зеркала разбиты вдребезги, мебель, которую не сожгли, порубили, все обивки, занавески сорваны. В кабинете все книги, журналы, фотографии были изорваны в мелкие клочки. У пианино были от-рублены все молоточки, оно было набито тухлыми помидорами. На стенах – безобразие, а по углам – уборная!»
Еще какое-то время они были в Туапсе, куда перебрались, и снова попали под смену власти, сидели в тюрьме, их допрашивали… Как потом выяснилось, некоторых владельцев имений по соседству убили. Когда белые в очередной раз взяли город, семья Варнек сумела попасть на канонерку добровольческой армии, которая перевозила в Крым раненых. Дело в том, что сестра Татьяны тяжело заболела. Ее тоже погрузили на борт. Там она и умерла…
Варнеки эмигрировали в 1920-м году в Константинополь. Полярный герой был вынужден продать награды, полученные за исследования Арктики. В эмиграции переезжал из Турции в Сицилию, потом во Францию. Умер в 1930 году.
От имения остался великолепный парк, которым и сейчас славится пансионат «Сосновый».
Помочь деникинцам отказался
Ученый, почетный член Петербургской академии наук, военный инженер и генерал-лейтенант Николай Павлович Петров, чей прекрасный особняк до сих пор радует глаз в Шепси, был выдающимся инженером своего времени. Он также участник строительства Транссибирской магистрали, сыграл важнейшую роль в решении проложить железную дорогу в направлении порта Туапсе.
Дом, построенный в 1899 году, относительно неплохо сохранился. Уникальная башня, дубовая лестница, украшенные резьбой дубовые террасы, фрагменты лепнины… Здесь любили отдыхать Менделеев с женой, много друзей. Петров не был фанатом садоводства, он просто наслаждался покоем после насыщенной и плодо-творной жизни.
Накануне революции, весной 1917 года он тяжело заболел, доктора его поправили и рекомендовали Черное море. Сюда на свою дачу он и приехал летом 1917-го года. Здесь он и встретил известие о революции.
Петров и не планировал уезжать. Он был слаб, и не считал себя врагом России. Он много сделал для ее развития. За что его расстреливать? Так он и жил еще два года. Но разруха, голод, свирепствовавший тиф, вынудили семью генерала перебраться в Туапсе. Постепенно силы оставляли его, и в первых днях нового, 1920, года он умер.
– Во время похорон, – рассказывает Анатолий Пихун, – воинские почести отдавал отряд юнкеров местного гарнизона, на погребении присутствовали представители городской управы и местной интеллигенции (Туапсе в январе 1920 года был под властью Добровольческой армии А.И. Деникина )
Есть данные, что к больному генералу приезжали представители Деникина обсудить некоторые детали разрушения железной дороги на участке Кавказская – Туапсе при отступлении белой армии. Однако, судя по всему, Петров помочь деникинцам отказался.
Бесстрашный искатель приключений
Имение Андрея Валериановича Квитко находилось на территории современного пансионата «Гизель-Дере». Оно сохранилось благодаря тому, что в нем размещается контора пансионата.
Сам же казачий полковник Квитко (или Квитка, как он сам себя называл на украинский манер) был удивительным человеком. По-соседски он дружил и соперничал с бароном Штейнгелем. (Тоже интересная личность. В 1874 году барон приобрел большой земельный участок под Туапсе, на склонах горы Туишхо. Построил большой дом с винными подвалами, разбил виноградники, посадил сад.)
Квитко тоже разводил виноград — на 14 гектарах! Квиткинские вина были хорошо известны на Черноморском побережье. Например, в 1914 году в Сочи можно было купить четыре сорта вина «Полковника Квитко» по цене 1,1 рубля за бутылку. Когда летом супруги Квитко и Штейнгель приезжали в Туапсе, они постоянно гуляли по удобной тропе, которую расчистили и благоустроили, тропа вела к морю и соединяла дачи Штейнгеля и Квитко. Следы «бароновой тропы» еще кое-где сохранились. И еще – был в имении интересный «водопровод». По керамическим трубам из родника вода текла в колодец, где отстаивалась. Перетекая через верхний край колодца, текла по следующему колену трубы в другой колодец. К дому вода подходила идеально чистой.
До того, как выйти в отставку, казачий полковник бесстрашно воевал, участвовал во многих военных кампаниях, награжден. Обо всем этом оставил четыре книги воспоминаний.
Он пытался покорить Эльбрус вместе с англичанами в 1905 году. Один из первых в Туапсе приобрел автомобиль и даже участвовал в автопробеге Новороссийск-Сухуми в 1903 году. Черноморская газета писала: «Автомобили на Черноморском побережье размножаются. На днях в местную таможню поступил из Франции автомобиль для землевладельца Туапсинского округа полковника Квитко. Автомобиль уже отправлен в Туапсе». А газета «Черноморский край» в августе 1910 года поместила заметку о том, что любитель быстрой езды на горных дорогах полковник Квитко не справился с управлением, в результате чего вся семья полковника и прислуга погибли. Но уже на следующий день газета дала опровержение «В редакцию явился лично полковник Квитко и заявил, что никакой аварии не было». Квитко был одним из инвесторов Варваринского училища виноградарства, виноделия и плодоводства. Вообще семья Квитко жила по ежегодному расписанию. Зиму они проводили на вилле в Италии, весну – в имении Основа на Украине, лето и осень жили на Черноморском побережье.
Гражданская война застала их в Гизель-Дере. О том, что ждало полковника и его жену впереди, мы узнаем из воспоминаний Феликса Юсупова – старшего (их друга): «…Трудно описать, через какие ужасы они прошли. При частых набегах большевиков им приходилось убе-гать и скрываться в горах. Я до сих пор не могу понять, как они остались живы и спаслись, наконец. Пройдя че-рез все это, они не выражали, тем не менее, никакой злобы или ненависти к этим людям…». Квиткам только к зиме 1918-19 года они добрались до Крыма. Оттуда перебрались в Италию, где у них была вилла. Там эта вилла стала Ноевым ковчегом, у них собралось до-вольно много знакомых, – всем они дали приют. Пол-ковник умер в начале 20-х годов, жена пережила его на
20 лет. А их дом стоит в Гизель-Дере до сих пор. Говорят, и огромные винные подвалы сохранились под ним. Правда, вход туда закрыт наглухо.
Бежав, бросили все…
До революции на мысе Агрия было около двух десятков культурных участков, то есть дач.
– Мы до сих пор участки на горе называем по фамилиям дачников — Бессоновка, Грязево, Масловка, – говорит Ирина Пихтовникова, депутат Новомихайловского поселения, – так в народе сохранилась память о них.
А вот дача книгоиздателя Суворина еще не до конца разрушена.
С белыми каменными куполами, увитыми плющом и лианами, колоннадами, с мозаикой по-лов она похожа на сказку. Более десятка огромных в два обхвата ребристых колонн окружают красивый дом. Величественные ступени скрываются под навесом дикой растительности. Отвалившаяся местами декоративная штукатурка обнажает мощную кладку. Михаил Суворин активно участвовал жизни поселения. Строил дороги, организовал подвоз людей по морю на своей моторной лодке. Анатолий Пихун где-то «раскопал», что на даче Суворина была библиотека в 2000 томов (не удивительно: ведь хозяин – питерский издатель). Все кончилось осенью 1917 года. Газета «Новое время», которую он издавал, была закрыта большевиками на другой день после Октябрьской революции. Суворин бежит на Юг России. Он предпочитает жить на территории, контролируемой белыми (Гагра, Ростов-на-Дону). Продолжает издательскую деятельность, сотрудничает с Деникиным. После поражения Белой армии навсегда покидает Россию. В 1921 году возобновил издание газеты «Новое время» в Белграде. Умер в 30-х годах за границей.
А в его особняке (после починки от разгрома) советская власть организовала санаторий. Кстати в одном из выпусков туапсинской газеты тридцатых годов мы нашли заметку селькора о том, что стоят на горе Агрия разрушенные и разграбленные особняки «бывших». «Надо бы их починить, они могут пригодиться» – пишет автор. Так и сделали.
То, что оставили «бывшие», долго еще служило новой власти. В этих имениях разместились больницы, здравницы, школы, санатории, детские центры. Хотели они, или нет, но все равно косвенно послужили революции. Почему сегодня, сто лет спустя мы так пристально вглядываемся в прошлое? Что еще хотим понять, когда вроде ясно все: у всех одна Родина, все хотят жить, растить детей, любить и каждый день видеть, как всходит и заходит солнце. И что все у Бога мы одинаковые – и красные, и белые, в поле брани убиенные. Помните сон полковника Турбина из «Белой гвардии»? Так почему нет нам покоя? Почему до сих пор спорим мы, кто прав был тогда, кто не прав? Может, сто лет – мало для того, чтобы понять?