Кто такие расстриги на руси
Значение слова «расстрига»
Источник (печатная версия): Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999; (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека
РАССТРИ’ГА, и, м. (церк. пренебр.). Служитель культа, лишенный своего сана постановлением церковных властей. Поп-р. — Возможно ли? Расстрига, беглый инок на нас ведет злодейские дружины? Пушкин. (о Лжедмитрии).
Источник: «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935-1940); (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека
расстри́га
1. служитель религиозного культа (священник, монах), лишённый духовного сана постановлением церковных властей или самовольно вышедший из духовного звания ◆ На другой день потребовали отца в консисторию и там объявили, что ему запрещено исполнять всякие службы, что он теперь даже не дьячок, а расстрига, и отдан под суд. Ф. М. Решетников, «Никола Знаменский», 1866 г. (цитата из НКРЯ)
Делаем Карту слов лучше вместе
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: неудержимость — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Кто такие расстриги на руси
Иду я как-то по делам, срезая путь через дворы, и вижу – спит в сугробе знакомый паренёк. Несколько лет назад Евгений, вдохновившись фильмом «Остров» и начитавшись житий святых, неожиданно бросил всё и подался в монахи. И вот теперь он почему-то не в своём монастыре, а замерзает в снегу. Растряс я его, отвёл домой, отпоил чаем, и он поведал историю.
Оказалось, не выдержал Женя монастырского аскетизма и сбежал. Но вернуться к нормальной жизни так и не смог. Полюбил девушку, хотел создать семью, но не сложилось – невеста перед свадьбой передумала и ушла. И с работой у него тоже как-то не заладилось. Тоску Женя лечил привычным средством. И долечился до того, что только хуже стало.
Он признался, что ему являются демонические призраки, внушающие: «Ты наш! Ты погиб навеки!» И он с трудом сдерживается, чтобы не удавиться. А себя считает предателем, которому нет прощения. Как мог, я утешил бедолагу и взял с него обещание больше не пить. Вскоре узнал, что он вернулся обратно в свой монастырь.
…Если священник добровольно снимает с себя сан, он навсегда лишается возможности вернуться к священнослужению. Но простой монах, переживший личную духовную катастрофу, может при желании возвратиться в монастырь. И если с беглеца уже были сняты духовные обеты, ему придётся начинать всё сначала, простым послушником. Правда, порой беглых иноков принимают обратно и без разжалования, ожидая от них лишь покаяния.
На заре христианства самовольных расстриг вообще сразу отлучали от церкви. Позже отношение к ним стало чуть помягче, но вплоть до середины XIX века добровольное возвращение монахов в мирскую жизнь было невозможно. Дезертиров ловили, наказывали епитимьями и могли годами томить в монастырских тюрьмах. Однако полтора века назад церковные законы смягчились и появилась возможность подавать прошение, чтобы разрешили снять монашеские обеты. Расстриги смогли заводить семьи и вести жизнь обычных мирян. И это правильно. Если человек понял, что ошибся в своём выборе, то лучше и честнее уйти, чем вести двойную жизнь во лжи и притворстве, лицемеря перед Богом и людьми.
Монашеский обет даётся не Церкви, а Богу, а значит, именно перед Ним придётся отвечать расстриге. Многих бывших монахов до конца жизни мучат угрызения совести, они чувствуют себя как рыбы, выброшенные из воды, и не всем удаётся это пережить и найти счастье в мирской жизни. Таким, как Евгений, лучше вернуться в свою обитель, чем спиться и сгинуть в миру.
Впрочем, это не касается тех, кто утратил веру. Для них уход из монашества – вполне естественный шаг, не вызывающий никакого сожаления. Мне доводилось общаться с бывшим иноком Андреем, который из горевшего верой человека постепенно превратился в безбожника. На мой вопрос о монашеском прошлом он только рассмеялся: «Молодой был и наивный, в сказки верил».
По мирским меркам он живёт хорошо – у него доходная работа, большая квартира, дорогая машина и любовница «для души». Переживаний по поводу своего духовного краха он не испытывает. Или искусно делает вид.
Степень ответственности у «белых» и «чёрных» священнослужителей намного выше, чем у простых монахов, но и они могут взять самоотвод. Одним из первых в России расстриг был архиепископ Варлаам (Шишацкий). Будучи могилёвским владыкой в 1812 году, он присягнул на верность Наполеону и велел духовенству своей епархии поступить точно так же. Две трети духовенства действительно присягнули Бонапарту, и за это Могилёв был помилован: французы не сожгли его, как прочие российские города.
После изгнания Наполеона император Александр I повелел устранить Варлаама от управления могилёвской епархией, а Святейший Синод лишил владыку архиерейского сана и священства. Бывшего архиепископа отправили в монастырь простым иноком. После расстрижения Варлаам всё время заливался слезами, сделался раздражительным и вскоре от плача потерял зрение. Скончался он в 1820 году.
Среди известных расстриг также вспоминается известный богослов, профессор Казанской академии архимандрит Феодор (Бухарев). В 1863 году, пережив глубокий внутренний кризис, он понял, что не может больше оставаться священномонахом. Подав прошение, снял с себя иноческие обеты и был лишён сана. Став просто верующим мирянином, 40-летний Фёдор женился на любимой женщине. Он обрёл семью, но ему пришлось оставить все должности и посты и остаток жизни прожить в бедности и нужде, подрабатывая написанием богословских статей и книг.
Современным священникам стать расстригами гораздо проще, но и их уход порой сопровождается скандалами. Несколько лет назад православное сообщество бурлило и негодовало, узнав, что настоятель Оптинского подворья в Санкт-Петербурге игумен Ростислав (Якубовский) оставил монастырь, снял с себя сан и женился на молодой красивой любовнице. Сейчас у него подрастает дочка, и семья производит впечатление благополучной. Бывший игумен занимается бизнесом и состоит в сообществе байкеров.
Как известно, любви все возрасты покорны, и эту пословицу подтвердил на своём примере бывший православный епископ из Великобритании Василий (Осборн). Восемь лет назад 72-летний архиерей попросил о снятии с него сана и монашества, женился и стал мирянином, нашедшим своё счастье на склоне лет у семейного очага.
В отличие от монахов, женатые священники могут уйти без окончательного снятия сана и имеют шанс вернуться. Именно так поступил актёр и священник Иоанн Охлобыстин, попросивший в 2009 году освободить его от служения. Съёмки в фильмах и сериалах отвлекали его от службы в церкви и являлись соблазном для многих православных. Нередко ему приходилось вживаться в образы, мягко говоря, не духовных и не благочестивых героев, а бросить актёрскую карьеру он не смог – надо кормить большую семью, шестерых детей. Патриарх Кирилл удовлетворил просьбу и отправил его под запрет, однако отметил, что, когда отец Иоанн сделает окончательный и однозначный выбор в пользу пастырского служения, он снова сможет стать священником.
Удалиться из священников можно не только добровольно, но и принудительно. Высшие органы церковной власти могут отстранить своих пастырей от служения по множеству самых разных причин. Например, за хамское поведение и неприглядные поступки, за прогулы и самовольные уходы в отпуск и, конечно, за совершённые канонические преступления. Также можно впасть в опалу за сокрытие доходов и недостаточную уплату налогов в епархиальную казну.
Существует несколько уровней церковных наказаний:
1. Отстранение от прихода или отправка за штат.
2. Запрещение в служении.
3. Извержение из сана.
4. Отлучение от Церкви за особо тяжкие духовные преступления.
Первые два уровня – меры исправительной дисциплины. Правящий архиерей отстраняет священнослужителя своей епархии от прихода или отправляет его под запрет. Делается это на определённый срок – от нескольких месяцев до нескольких лет либо безсрочно. Но любой запрещённый священник может вернуться, как только будут устранены причины, мешающие ему служить. Или произойдёт примирение с церковным начальством.
В последние годы некоторые батюшки перестали поминать на литургии патриарха Кирилла. Именно по этой причине были запрещены в служении псковский старец игумен Роман (Загребнев), ставропольский иерей Андрей Соковых, петербургский иерей Алексий Мороз и ещё несколько десятков священнослужителей. Свой отказ чтить патриарха они объясняют несогласием с его духовной политикой и дипломатией. Особенно болезненной и непримиримой была реакция на встречу патриарха Кирилла с римским папой Франциском. Но и они могут со временем одуматься и вернуться, если только не впадут в раскольничьи секты.
Если же запрещённый священнослужитель продолжает гнуть свою линию и самовольно проводит богослужения – его могут извергнуть из сана навсегда, окончательно и безповоротно. Этот приговор выносит Архиерейский собор. Изверженный или добровольно отрёкшийся от сана священник становится расстригой в полном смысле этого слова.
Понятие «расстрига», применяемое к бывшим священникам и монахам, произошло благодаря специальному обряду, который до начала ХХ века проводили над человеком, лишавшимся сана. С него в храме снимали церковную униформу, переодевая в обычную одежду, читали особые молитвы и возгласы «анаксиос!» («недостойный!»), остригали ему бороду и волосы. Затем расстригу с позором выгоняли из церкви жезлом. В обществе, где Церковь была объединена с государством, расстриги становились изгоями не только в духовном смысле. Их презирали, не брали на госслужбу, и жизнь их становилась тяжёлой и безрадостной.
Сегодня подобные церемонии уже не проводятся, дело ограничивается подписанием соответствующих указов и постановлений и устным их зачитыванием.
Обратной дороги нет
Запрещённый за пьянство священник может бросить пить, а распутник способен одуматься и остепениться, раскаяться и понести епитимью. После этого они смогут вернуться к служению. А вот для убийц обратной дороги уже нет.
В 2012 году служитель храма в деревне Можаевке под Ростовом-на-Дону, 33-летний иерей Евгений Демидов в приступе ярости насмерть забил свою жену Наталью, оставив сиротами двух маленьких детей. Как выяснилось позже, он страдал психопатией и часто бил свою супругу за любой пустяк, считая, что «воспитывает» её, а она кротко терпела и никому не жаловалась. Гражданский суд приговорил его к 9 годам колонии строгого режима, а церковный – изгнал из священников.
Но не только умышленные убийцы навсегда лишаются сана. Многие батюшки были признаны виновниками ДТП со смертельным исходом и пожизненно отстранены от служения. Одни не справились с управлением на дороге, другие не заметили пешехода, выскочившего на дорогу в неположенном месте. Их действительно по-человечески жаль. Однако есть и такие, кто наказан заслуженно и кому вообще не стоило давать водительские права.
В том же 2012 году на Кутузовском проспекте в Москве пьяный иеромонах Илия (Сёмин) на своем внедорожнике «Мерседес-Гелендваген» на скорости 140 километров в час сбил насмерть двоих дорожных рабочих. И получил за это три года колонии общего режима и крупный штраф в пользу родственников жертв. Сана его лишили, но он по-прежнему остаётся монахом. И уже вышел на свободу.
Лишён сана и священник храма Великомученика Пантелеимона Иван Петунов, позволявший себе садиться за руль пьяным. Два года назад он устроил в Петрозаводске аварию, а попытавшись скрыться, насмерть сбил женщину на пешеходном переходе. За содеянное он получил четыре года колонии-поселения.
Самым страшным наказанием считается отлучение от церкви. Оказаться под анафемой можно за публичные высказывания, противоречащие учению Церкви, богохульства и святотатства. Либо за создание изгнанным священником новых раскольничьих организаций.
В одном из интервью патриарх Алексий II в числе своих любимых преподавателей называл известного богослова, протоиерея Александра Осипова. И сожалел о его уходе из православия. В 1959 году профессор ленинградских духовных школ Осипов опубликовал в газете «Правда» статью, в которой публично отрёкся от веры.
Превращению искренне веровавшего священника в атеиста предшествовал долгий тернистый путь. Ему довелось пережить гонения, военное лихолетье, предательство жены. В пасхальную ночь 1947 года в храме Ленинградской духовной академии вспыхнул пожар, рухнула лестница. Многие верующие стали калеками, и Осипов за это всерьёз обиделся на Бога, а позже – и вовсе стал сомневаться в Его существовании. Стал изучать критическую литературу и интересоваться наукой. Женился вторым браком на своей духовной дочери и подал прошение о снятии с себя сана. Постепенно от былой веры в его душе не осталось и следа. За публичную критику христианства и антирелигиозные лекции и книги он не только был извергнут из сана, но и отлучён от церкви. В 90-е годы появилась легенда, будто перед смертью Александр пытался покаяться и вернуться, но, судя по его дневникам и воспоминаниям близких, это не более чем вымысел.
Однако в среде высшего духовенства сохраняется довольно суровое отношение к расстригам, и многие епископы всерьёз считают, что извержение из сана одновременно означает и гибель души человека.
Алексей ХУДЯКОВ
Фото: Роман АЛЕКСЕЕВ
К какому сословию на Руси относился человек перед тем как стать расстригой?
Слово расстрига можно встретить в романе Пастернака «Доктор Живаго». Происходит это слово от древнерусского «остригать». После этого становится уже понятно о ком идет речь. Ведь конечно с постригом не связано дворянство, казачество и тем более купечество.
То есть те люди, которые должны искать свое место в мирской жизни и назывались в царской России расстригами, причем это строго осуждалось. По другому это бывший священослужитель.
Правильный ответ: духовенства.
В России есть сословие,в котором можно и «постричься» и «расстричься», т.е посвятить себя монашеству, духовной жизни в монастыре и служить Церкви, но можно и выйти из него, т.е. «расстричься». В некоторых случаях расстригали насильно,в наказание за неисполнение Законов Божьих и изгоняли из духовенства.
Правильный ответ: духовенство.
Грустно, конечно, смотреть на то, как люди не могут ответить на простейший вопрос, даже имея в своем распоряжении варианты ответов (можно забыть что-то, но когда видишь правильный вариант, всегда вспомнишь). Насколько все же раньше люди были интеллектуальнее и начитаннее. Слово «расстрига» упоминается всегда только применительно к духовенству, конечно.
Сословие, среди представителей которых существовал постриг, т.е прием в монахи/иноки, назывался иноческий постриг, в России называлось духовенство. Но, некоторые люди, проходили путь назад, возвращались по собственному желанию в мирскую жизнь, то проходили процедуру «расстрига». Иногда это делали в наказание.
Правильный ответ: духовенство.
Расстрига
Изверже́ние из свяще́нного чи́на; извержение из сана; расстрижение — лишение клирика (диакона, священника или епископа) его духовного сана, то есть степени священства.
Осуществляется высшими органами церковно-судебной власти в связи с совершением духовным лицом деяний, или выражение взглядов, несовместимых с вероучением или грубо нарушающих церковное право. Не следует смешивать с иным дисциплинарным наказанием (прещением) — запрещением в священнослужении, которое носит временный характер и может применяться единолично правящим епископом (епархиальным архиереем) в отношении клирика, находящегося в его канонической юрисдикции, то есть относящегося к его епархии.
Содержание
В православных церквах
В Русской Православной Церкви в настоящее время извержение священнослужителей из сана осуществляется как правило решением Архиерейского собора, который, согласно нынешнему Уставу этой церкви является её церковным судом высшей инстанции; в прошлом решения такого рода принимал Священный синод.
Более распространённой мерой наказания священнослужителей чем извержение из сана является запрещение (то есть, запрещение священнослужителю совершать богослужение). Продолжения запрещённым священнослужителем пропаганды его осуждённых взглядов, отсутствие раскаяния, и в особенности совершение им богослужения будучи под запрещением могут в дальнейшем служить основанием для его извержения из сана.
Извержение из сана само по себе не означает отлучения от церкви — в результате извержения бывший священник или епископ становится просто мирянином или монахом. Однако на практике церковное руководство одновременно с принятием решения об извержении священнослужителя нередко также принимает решение и об его отлучении от церкви.
История
В царской России и Сербском княжестве (позднее, королевстве) извержение священнослужителя из сана физически знаменовалось расстрижением. [1] Этот обряд состоял в том, что по прочтении изверженному лицу указа о присуждении его к лишению духовного сана с него снимали усвоенные этому сану одежды — рясу, подрясник, камилавку, клобук и т. д., остригали у него волосы на голове и бороду, облачали в простое мирское платье и отбирали «ставленную» грамоту (документ о рукоположении в священство). [2] Весь процесс мог происходить в храме, под возгласы «Анаксиос!» («недостоин!»), в завершение чего расстриженного священнослужителя жезлом изгоняли из храма (как проходило, например, расстрижение епископа Варлаама Смоленского в царствование императора Александра I); [1] в других случаях (напр, в Тамбовской епархии ок. 1830 г.) извергаемого священника облачали в священные одежды в храме, давали ему проститься со святынями алтаря, и затем вели в полном облачении через город в консисторию, где консисторский сторож (пристав) ножницами проводил собственно расстрижение, и с подсудимого брали подписку в том, что он не будет именовать себя священником или диаконом. [3]
Акт расстрижения применялся как по отношению к лицам, которые самой духовной властью были исключены из духовного сана за пороки и проступки, так и по отношению к лицам духовного звания, приговором светского суда признанным виновными в преступлении уголовном. [2] Последнее, например, произошло с сербским протоиереем Миланом Джуричем, осужденным в 1899 г. на 20 лет каторги за покушение на жизнь короля Милана Обреновича. [1]
Известный богослов XX в. митрополит Киприан находил традиционый обряд расстрижения «страшным и кощунственным» и сравнивал его с «Чёрной мессой» с её «действиями наизнанку». [1] Хотя в наше время такой обряд уже не проводится, извержение их сана продолжает рассматриваться церковью со чрезвычайной серьезностью. Как отметил митрополит (впоследствии патриарх) Кирилл в 2008 г, «извержение из сана означает одновременно и гибель души». [4]
В царской России бывший («расстриженный») священнослужитель был в обиходе известен как расстрига и подвергался значительному поражению в правах в течение многих лет после извержения из сана. [2]
В последнее время получили распространение случае перехода священнослужителей, извергнутых из сана Русской Православной Церковью (Московским Патриархатом) в разного рода «альтернативные» церкви, как правило рассматриваемые Московским Патриархатом как «неканонические».
Известные извержения
Известные деятели церкви, извергнутые из сана Русской Православной Церковью за последние десятилетия:
Священный Синод Иерусалимской Православной Церкви в 2005 году (7 июня) изверг из сана патриарха этой церкви Иринея I: [9] он был извергнут из сущего сана и всех степеней священства и стал простым монахом [10] Ириней был уже смещён с должности тем же синодом за месяц до того (6 мая 2005 года) в связи с рядом скандалов имущественного характера, но отказывался покидать патриарший пост и продолжал совершать богослужение как Патриарх, что и привело к извержению. [11]
В Римско-католической церкви
В отличие от Православной Церкви, Римско-католическая Церковь верит в то, что аналогично крещению и миропомазанию, таинство рукоположения налагает неизгладимую печать («характер») на посвящаемого в священный сан. [12] [1] Ни «недостоинство» cвященнослужителя, ни какие-либо действия церковного руководства, вплоть до самого папы, не могут устранить благодать Святого Духа, которая делает посвящённого орудием Христа. [12] Вследствие этого, хотя церковное руководство и может освободить священнослужителя от обязательств и функций, связанных со священством, или запретить ему их исполнение, это не делает его мирянином в строгом смысле этого слова. [13] Поэтому хотя извергнутому из сана католическому священнику и запрещено совершать евхаристию и другие таинства, если он их всё же совершает в нарушение запрета, они считаются действительными.
В 1990-е и 2000-е годы широкую известность в ряде стран получили случаи извержения из сана отдельных католических священнослужителей за растление несовершеннолетних. [14]
«Расстриги» – о выгорании, одиночестве и жертвах
Почему священники оставляют служение? Как пастырю сохранить себя? Как уберечься от синдрома выгорания? Эти непростые вопросы обсуждали в культурном центре «Покровские ворота» после показа документального фильма «Расстриги».
Показ фильма был организован добровольческим движением «Даниловцы». Гостями культурного центра стали продюсер фильма Светлана Дальская и священники Алексий Уминский и Андрей Юревич, вел встречу Юрий Белановский. После показа фильма протоиерей Алексий Уминский и протоиерей Андрей Юревич вместе с многочисленными зрителями говорили о проблеме священнического выгорания.
Фото Анны Фирстовой
Протоиерей Алексий Уминский: Почему выгорает священник?
Этот фильм – безусловно, серьезный повод для разговора о судьбах священников нашей эпохи. У нас с отцом Андреем примерно одинаковый стаж служения — около 20 лет, начало нашего служения пришлось на начало 90-х.
Фото Юлии Маковейчук
Тогда стали открываться храмы, был упразднен совет по делам религии. Для того, чтобы стать священником уже не требовалось регистрации, более того, в этот период стать священником можно было, не имея специального образования, а вновь открывавшиеся храмы нуждались в кадрах.
Прошедший период был для священства очень сложным, за это время многие оставили свой сан, многие по разным причинам были запрещены в служении и лишены священного сана. Я не могу сказать, что запреты и уход были массовым явлением, но они были весьма характерны для этого поколения священников.
Причин тому, конечно, очень много, и одна из них в том, что никто не был готов к такому массовому открытию храмов и приходу в Церковь огромного количества людей. Священники не были готовы к своему служению, для многих это стало личной трагедией.
Дело даже не отсутствии духовного образования. Лично я получил специальное образование через 10 лет после начала служения. Я заочно закончил семинарию, когда был уже протоиереем. Но у меня было высшее светское образование, я окончил пединститут и успел 10 лет проработать учителем, достаточно много читал, занимался самообразованием, ничего принципиально нового мне семинария не дала.
Критическим моментом для новых священников оказывалось отсутствие жизненного опыта, опыта жизни в Церкви, отсутствие наставника, возможности обсудить с кем-то свои проблемы. Эти проблемы для священников актуальны до сих пор. Но тогда, в 90-е, священники были похожи на брошенных в бой новобранцев. Нужны были бойцы, а о том, что с ними происходит, никто даже не задумывался.
Я стал священником в Московской епархии, в городе Кашира, меня направили в Успенский собор. Храм к тому времени был практически восстановлен, но мое служение начиналось в боевых условиях. Собор был захвачен предыдущим настоятелем, который к тому времени стал членом «богородичного центра» — секты достаточно опасной. Более того, он объявил что был рукоположен Божьей Матерью в епископы. Вокруг себя он собрал достаточно агрессивное сообщество и храм отдавать не хотел. И я должен был этого батюшку из храма как-то «выкурить».
Причем мне никто не сказал, куда меня посылают и что меня там ждет. К моменту рукоположения я три месяца отслужил диаконом. После Литургии, за которой меня рукоположили, я узнал о гибели отца Александра Меня. Это было 9 сентября 1990 года.
Вторую новость я узнал уже после того, как мне вручили указ о направлении настоятелем в Успенский собор города Каширы. «А что, Вы ничего не знаете?» – спросили меня. Я не знал. Тогда мне показали статью в МК, в которой говорилось о том, что храм захвачен.
На следующий день был праздник Усекновения главы Иоанна Предтечи. Я должен был служить в Успенском соборе Литургию. Но войти в храм было невозможно, вдоль забора стояли люди с железными прутьями, а по двору вокруг храма ходил сам «епископ». В одной руке у него был крест, а в другой – топор. Это производило впечатление.
Вскоре после этого «епископ» стал «императором», и так далее. Но тогда все было вполне серьезно. В храм стали приезжать корреспонденты. А глава местной администрации, бывший председатель исполкома КПСС, решил играть в прогрессивного демократа и поддержать плюрализм в религиозной сфере — поддержать на своей земле «свободного епископа», отделившегося от Московской Патриархии.
Но «епископ», не поняв его демократических устремлений и добрых намерений, послал главу администрации по матери. Глава администрации затаил обиду. После долгих судебных разбирательств вошли в храм с помощью ОМОНа.
Вот в таких условиях я три месяца пробивался в свой храм. Не могу сказать, что меня это сильно развлекало в тот период. Надо сказать, что тогда подобные ситуации происходили везде. Начались расколы, везде организовывались какие-то корсиканские группы, священники уходили в РПЦЗ, все кипело и бурлило.
Священников не хватало. Я видел кого тогда рукополагали. Видел священников 19-летних, священников, которые только что окончили школу, священников, которые школы не окончили. Бывших шоферов, трактористов… кого угодно!
Людей, которые не знали ни службы, ни церковно-славянского языка. И они мужественно, по-настоящему мужественно впрягались в это тяжелейшее служение. Многие из них шли до конца, но очень многие сломались. Московская епархия огромная, как Франция, а до архиерея добраться невозможно. И до сих пор не каждому из священников в голову приходит такая светлая мысль — поговорить со своим архиереем. Это одна из проблем нашей Церкви: у архиерея одна жизнь, а священника – совсем другая. И между ними, между священником и архиереем, нет никакой связи, кроме циркулярного письма и указов.
Священник остается очень одиноким в своем служении. Если у него добрая, хорошая, крепкая семья — есть надежда на то, что все будет хорошо. Но очень часто в этой области таится опасность. Когда в семье возникают проблемы, служение идет насмарку, жизнь священника останавливается, он не в состоянии нести свой священнический крест, потому что у него нет вообще уже никакой поддержки.
Наши бедные матушки, на которых мы, возвращаясь со службы, сливаем все наше раздражение и непонимание, просто святые. Наше горе и тяжести, наше отчаяние выносят они на себе. Если бы не матушки, служить было бы вообще невозможно, не с кем было бы говорить.
Священник один на один со своими проблемами. А еще он один на один с человеком, который ему исповедуется. И я понимаю, что у каждого священника, как и у хирурга, есть свое кладбище.
Это не потому, что священники такие злонамеренные, а потому что на определенном этапе ты не знаешь, что сказать. Ты даешь ответ, исходя их каких-то общих представлений, из канонических правил, а они не подходят к современной жизни.
Они не срабатывают, и наоборот – очень часто могут человека раздавить и уничтожить. И ты только потом понимаешь, что нельзя женщину, которая призналась в том, что у нее было 25 абортов, отлучать от причастия. Что нельзя человеку, который раскаялся в грехе, с ужасом говорить: «Как же Вы могли такое сделать?»
А священнику, которого только что рукоположили, дано право исповедовать. Представляете, 19-летний мальчик будет исповедовать 55- летнюю женщину. И никто этому священнику не рассказал, как это делается, что можно, а что нельзя. Нет у него пастырского опыта.
Раньше священство было сословным, дети священников, глядя на отцов, примерно представляли, что их ждет. В советское время рамки тоже были довольно четкими, многого было нельзя и служение было чем-то вроде светской работы – пришел-ушел. А сейчас священство стало жизнью. В том числе и для тех людей, которые к этой жизни были не готовы. Количество выпускников семинарии не удовлетворяет потребность Церкви в священниках.
И вот эта неготовность священников к своему служению с одной стороны, и непонимание того, каково быть священником – с другой, и порождает проблемы. Среди мирян принято осуждать священника, если он что-то не то делает, когда он срывается, когда у него не хватает сил. Но никто не знает, каким путем этот священник идет, что для него значит отслужить Литургию, чего ему стоит вернуться домой после вечерней исповеди, выслушав десятки признаний.
В какой-то момент священник понимает, что если он сейчас не закроет глаза, уши, свое сердце, свою душу, то от него ничего не останется. Благодать спасает. Благодать хранит, но это не значит, что священнику не бывает по-настоящему больно…
Конечно, период новой формации священства требует изучения, осмысления. И фильм, который мы увидели, может быть, первая попытка начать говорить на эту тему.
Протоиерей Андрей Юревич: Служение как жертва
У меня другой опыт, чем у отца Алексия. Хотя епархия моя — Красноярская и была размером в восемь Франций, тем не менее, с архиереем всегда можно было встретиться. У настоятеля любого, даже самого дальнего прихода такая возможность была.
И, в отличие от отца Алексия, у меня был наставник, протоиерей Геннадий Фаст — богослов, писатель, проповедник, лектор. Два с половиной года он меня пестовал. Он стал моим учителем, наставником, и впоследствии – другом. Мне был 31 год, к тому времени я уже успел проработать 6 лет в качестве главного архитектора города, но в духовном смысле отец Геннадий меня выпестовал и приговорил к священству.
Отец Геннадий напоминал слова Иоанна Златоуста о том, что дом священника стеклянный, что на священника всегда глядят десятки глаз, и ему невозможно остаться одному, всегда кто-то на него смотрит, попа и в рогожке узнают. Это точно. Иногда летом, плыву в реке, или на море, а незнакомый человек мне говорит: «Здравствуйте, батюшка!» «Как узнал?» – спрашиваю. «Так видно же!» Отец Геннадий меня ко всему этому приготовил. Он говорит: «Андрей, ты должен понять, что священство – это жертва. И ты станешь жертвой».
Конечно, к священству никогда нельзя быть готовым до конца, но кое-что я знал. К моменту рукоположения я уже год руководил общиной в Лесосибирске, и когда приход наш организовали, меня выбрали председателем приходского совета, а потом выбрали священником. Вы когда-нибудь о таком слышали?
Жертва – это очень серьезно. Те священники, о которых о. Алексий вспоминал, наверное, просто не знали, что они – жертва. Однажды в поезде разговорился с мальчишками, и один мне сказал: «Я тоже попом хочу быть. Придешь, попоешь, денежки посчитал и домой!» И людей, которые так думают, действительно рукополагают. А жертва? С этим-то как быть?
Один из героев фильма говорил, что исповедь тяжело принимать. Люди, которые исповедовались, стесняются потом со священниками общаться. Это зря. Тут не то, что грехов, лиц-то не вспомнишь! Стоишь на исповеди и чувствуешь, что участвуешь в таинстве, помогаешь человеку духовно родиться. Как акушерка!
Я вспоминаю, как был на одном из отдаленных приписных приходов, там, где Ангара впадает в Енисей, я тогда уже лет пять был священником. Я никогда не исповедовал за 20 лет на Литургии, поэтому исповедь была накануне. После вечерней службы пришло ко мне на исповедь 50 человек. Исповедовал я их до пяти часов утра.
Пять утра, лето, солнце уже встало, поспать уже не удастся, я прочитал правило, пошел на Ангару, искупался и пошел в алтарь служить. Тут не о подвиге речь, а о том, кто меня так воспитал. Отец Геннадий и сам так служил, он мне сказал, что это в порядке вещей, другого я не знал. И когда я увидел в каком-то монастыре как там исповедуют паломников, я ужаснулся. Я в какой-то духовной теплице вырос.
Конечно, Московская епархия – особый случай. Если архиерей – Патриарх, к нему на прием поди попади, к викарию еще можно. Но если рядом с молодым священником нет наставника, к которому можно обратиться за советом днем и ночью, который выслушает и торопить не будет, как служить ему тогда? У меня такой человек был.
Я тоже видел 18-летних священников. Один боялся в первый раз детей крестить, а крещение у нас в храме было полным погружением. Подошел к бочке: «Туда? Макать?! Не, не буду!» Развернулся и ушел. Отец Геннадий ему: «Иди сюда, я тебя учить буду!» А он затрясся и заплакал: «Я боюсь!»
Надо смотреть, кого рукополагают, на семью его, какова его жена. Недавно я был на совете викариатсва. Один ставленник, пришел с женой. Сначала его вызвали, потом жену. Мы стоим в коридоре, а он беспокоится: о чем жену так долго спрашивают? Я пошутил: «Не волнуйся. Ее наверно спрашивают, что она делать будет, если муж придет домой злой».
Выходит жена, он к ней: «Галя, о чем спрашивали?» Галя отвечает: «Меня спросили, что я делать буду, если муж придет домой злой». Ставленник на меня смотрит с удивлением: «Батюшка, вы программу читали?» Я отвечаю: «Нет. Я бы и сам об этом спросил».
А вообще с будущими матушками надо проводить ролевую игру: «Твоего мужа завтра переводят в Магадан, что ты делаешь?» «Еду с ним!» «А послезавтра переводят в Синегорск – едешь с ним? А через год — в Кагалым. А через два – в село, где три двора. А у тебя дети. Будешь с мужем, или поедешь к маме?»
И будущая матушка призадумаемся: «Наверное, к маме». Я видел священников, которых все время переводили с прихода на приход, не все матушки выдерживали, многие возвращались к маме. На время. Детишек-то жалко. А священники после этого запивали. После этого их отправляли в запрет или за штат.
После этого они уезжали в Сибирь. Такого я в Сибири встретил, он 20 лет был священником в Курской епархии в 70-х годах. Он был художником оформителем, давно опустившийся пьющий человек, и у него очень трагично судьба сложилась. И таких много.
Я видел мальчиков и дедушек, которых рукополагали и которые в своей жизни не смогли ни одной Литургии отслужить. Ну не может человек выговорить слов: «Паки и паки!». Корову подоить – может. Да что корову, коня на скаку остановит. А отслужить так и не смог ни разу, где-то сбоку все стоял и куда-то потом сгинул.
Зачем его нужно было рукополагать? Не знаю. Судьбы священнические иногда действительно очень трагичны.
В этом надо разбираться, но делать это серьезно, очень тщательно и корректно, потому что это драмы, это трагедии.
Профсоюз батюшек
Много острых тем было затронуто во время ответов на вопросы. Говорили об отношениях священников с начальством и прихожанами, о репутации священника, о молве.
«Что бы ни сказал, прослывешь или старообрядцем или обновленцем» – в шутке о. Андрея Юревича чувствовалась горечь. «А священник – не обновленец, не старообрядец, он просто живой человек, за это на него нападают и справа, и слева».
— Проводят ли опрос будущих пастырей на предмет мотивации, психического здоровья и вменяемости?
На этот вопрос о. Алексий Уминский ответил положительно, но посетовал на то, что такие опросы, к сожалению, ничего не гарантируют.
-С одной стороны пастырь должен гореть, по слову апостола. Но если он горит, то выгорит? И получается, что с одной стороны человеку нужна помощь, с другой стороны он даже мысли себе не может позволить о выгорании. Почему так?
Отвечая на этот вопрос, О. Андрей Юревич сказал:
— Священник – сосуд в котором есть живая вода, которой его Бог наполнил. Колодец. Но колодец подпитывается водоносными слоями, и если он обмелеет или пересохнет, нужно подождать. Если колодец вычерпали, его закрывают и держат закрытым, чтобы вода накопилась вновь.
о. Алексий Уминский:
— Священнику тоже нужно давать отдыхать, не загонять его, как лошадь. Господь помогает, но священники тоже люди, они не могут быть наполнены все время. Это логика жизни.
— Могут ли помочь закрытые сообщества, где пастыри обсуждали бы свои проблемы?
— Можно, конечно в фейсбуке создать сообщество, где священники обсуждали бы свои проблемы, но это не решит проблем. Вопрос, скорее, в том, как им до архиерея донести простую мысль, что священник человек, а не крепостной.
Архиерей может в один момент куда угодно перевести, не поинтересовавшись ни семейными обстоятельствами священника, ни состоянием его здоровья. У священника нет никаких инструментов защиты своих прав, он безгласен, единственная инстанция, к которой он может апеллировать, это его правящий архиерей. Священник может оказаться совершенно бесправным существом, как часто и бывает. Если у священника какой-то конфликт с архиереем, этот конфликт никогда не разрешается в пользу священника.
О. Андрей Юревич усомнился в возможности создания клуба батюшек по интересам. По его мнению, каждый из нынешних батюшек для этого слишком самодостаточен и нуждается не в собратьях, а в пастве. Возможно, поэтому отчетные собрания духовенства оставляют неоднозначное впечатление – теоретически присутствие в одном месте большого количества духовных людей должно быть очень благодатным, но на деле это чаще выглядит тягостно. Это у католиков Папа Римский один, а у нас каждый священник – сам себе Папа. Тут есть, над чем задуматься самим батюшкам.