Кто такие сепаратисты в чечне
История и перспективы чеченского сепаратизма
6 сентября 1991 года началась новейшая история Чечни. В этот сентябрьский день 16 лет назад в Чечне произошла смена власти. Из рук Верховного Совета Чечено-Ингушской Республики она перешла к Общенациональному Конгрессу Чеченского народа (ОКЧН). Смена власти в тогдашней Чечено-Ингушетии вовсе не походила на бархатные революции в Центральной и Восточной Европе и даже на «краснопресненский майдан» в Москве.
В Москве сентябрьские события в Грозном 16 лет назад воспринимали по-иному. Тогдашний исполняющий обязанности председателя Верховного Совета России (недавний герой Белого дома) Руслан Хасбулатов охарактеризовал действия ОКЧН как «народное восстание против партийно-бюрократической диктатуры». Из Белого дома в Москве в столицу Чечено-Ингушетии отправилась телеграмма: «Дорогие земляки, с удовлетворением узнал об отставке председателя ВС республики (об эксцессах этой отставки Руслан Имранович предпочел умолчать — С.М.). Возникла, наконец, благоприятная политическая ситуация, когда демократические процессы, происходящие в республике, освобождаются от явных и тайных пут уходящей со сцены партийной бюрократии».
«Надо сказать, что правоохранительные органы Чеченской Республики всё жестче и жестче контролируют ситуацию и больше берут на себя ответственности. Более того, к сожалению или к счастью, могу констатировать, что часто и работают более эффективно, чем федеральные силы, ответственно подходят к решению задач». Последний процитированный текст принадлежит уже не Руслану Хасбулатову. Это фрагмент из выступления Владимира Путина перед прессой в январе 2006 года. Год спустя, во время аналогичного общения с прессой Рамзан Кадыров и вовсе стал единственным главой региона, о котором с похвалой отозвался президент РФ. Прошло много лет но, похоже, наша федеральная власть (несмотря на существенную ротацию ее высших представителей) так и не может избавиться от явления, которое Салман Рушди назвал «вирусом оптимизма».
Чечню вообще не хотели и не хотят замечать. Эта северокавказская республика давно является занозой для Москвы. На ней не сделаешь пиара, а занятие ей сродни специализации по сельскому хозяйству в советский период. Эту республику хотят спрятать, убрать «с глаз долой, из сердца вон», думая тем самым добиться ее успокоения. В этой связи интересно разобраться в том, какие перспективы имеет чеченский сепаратизм в сегодняшней России.
Все разговоры о чеченском сепаратизме и его политических перспективах (или отсутствии таковых) имеют возможность превратиться в досужие рассуждения и спекуляции, если не будут опираться на анализ исторической динамики сепаратистских «практик» в Чечне и на Северном Кавказе в целом. Обращение к историческому прошлому в данном случае ценно не само по себе. Для адекватного понимания природы и динамики чеченского сепаратизма необходимо деконструировать несколько сложившихся (и ставших удобными) политически актуальных исторических мифов.
Мифы эти удобны многим политикам и экспертам, обращающимся к чеченской теме инструментально. Более того, эти мифы разделяют (хотя и по разным основаниям) даже радикальные оппоненты. Возьмем, для примера, тезис (принимаемый уже а priori) о чеченцах как «неудобном этносе», имманентном коллективном сепаратисте, вся история которого, собственно, и является историей борьбы с имперскими натисками России (в разных ее формах от Российской империи через СССР к РФ). Этот тезис разделяют и последовательные сепаратисты, и русские этнонационалисты. Конечно, там, где у первых минус, у вторых плюс, но по сути и те, и другие едины в своих представлениях о том, что Чечне каким-то роком суждено бороться за самоопределение «вплоть до отделения». Этот тезис готовы разделить и некоторые российские либералы. В конце мая мне довелось принимать участие в российско-французском семинаре по проблемам миграции и межэтнических отношений. «Чеченский вопрос» рассматривался в докладе известного российского историка и географа Павла Поляна (видного исследователя истории депортированных народов Советского Союза). Однако при всем богатстве представленного эмпирического материала, теоретико-методологические обобщения там оказались столь же скудны. «Неудобный народ», одним словом.
Между тем, достаточно даже беглого взгляда на историю Северного Кавказа в XIX-XX веках, чтобы увидеть, что тезис о «неудобном народе» далек от реальности. В постсоветский период стало правилом хорошего тона апеллировать (где надо, а чаще, где не надо) к истории Кавказской войны, как к паттерну для чеченских кампаний 1994 и 1999 годов. При этом игнорируются такие очевидные факты, что чеченцы в годы Кавказской войны вовсе не были «самым неудобным» или каким-то исключительным народом для Российской империи. Активное включение чеченцев в войну началось только в 40-е гг. XIX столетия (первопроходцами же были народы Дагестана). Имамами Дагестана и Чечни были тоже не чеченцы (харизматический Шамиль был аварцем). На Западном же Кавказе сопротивление российской власти продолжалось и вовсе до 1864 года (аул Гуниб был уже 5 лет как взят). И именно адыгские народы в гораздо большей степени были вовлечены в процесс так называемого «махаджирства» (выезда на территорию тогдашней Оттоманской Порты). Однако же радикальные (по меркам XIX) дагестанцы устами Расула Гамзатова выдвинули формулу: «Дагестан добровольно в состав России не входил, и добровольно из нее не выйдет». Именно Дагестан в начале 1990-х гг. стал единственной республикой российского Кавказа, который не принимал декларации о суверенитете (даже Северная Осетия была вовлечена в пресловутый «парад суверенитетов). Да и Западный Кавказ с многочисленным адыгским «миром» в постсоветский период не повторил опыты «ичкерийской революции».
Но насколько уместны подобные экскурсы? В той степени, в которой показывают: в политике никаких констант не бывает, как не бывает «верных» России народов и народов имманентно «антироссийских». Поведение той или иной политической элиты (чеченская элита здесь не является исключением) диктуется конкретной политической конъюнктурой, актуальными внешнеполитическими раскладами, а не «данными навек» «ментальными кодами» и «цивилизационными особенностями». В 1866 году абхазы подняли восстание против Российской империи, которое было жестко подавлено не без помощи грузинского офицерства, служившего тогда Санкт-Петербургу. Сегодня Грузия является наиболее жестким оппонентом РФ на постсоветском пространстве, а Абхазия существует во многом благодаря поддержке России. Таким образом, «примордиальные» схемы хороши лишь для расистских или националистических трудов, но не для понимания перспектив чеченского (или любого другого) сепаратизма, как явления.
Второй тезис, касающийся истории Чечни и чеченцев, и актуализированный в связи с рассмотрением перспектив сепаратистского проекта: «неудобный народ» никогда не был лоялен России. Здесь тоже, как минимум, все гораздо сложнее. Конечно, Чечня никогда не была «форпостом» российского влияния на Кавказе. Как и Дагестан, она не входила в состав России добровольно. Вместе с тем, это не означает, что сегодня политическая сецессия является единственным адекватным способом сохранения чеченской идентичности и обеспечения прав и свобод человека и гражданина чеченской национальности.
Хочется обратить внимание, что были периоды не просто относительно мирного сосуществования России (в разных формах ее бытования) и Чечни, но и союзничества. В годы гражданской войны и вплоть до начала сталинской коллективизации представители чеченской элиты (интеллектуальной и политической) были союзниками Советской России. И активными союзниками! Формат статьи не позволяет цитировать классические труды Абдурахмана Авторханова (включая «Народоубийство в СССР» или «Империя Кремля»), подтверждающие данный тезис. Сам советолог Авторханов — продукт этого ситуативного союза (выпускник Института красной профессуры, автор исторических трудов по гражданской войне в Чечне и Ингушетии, партийный чиновник). И таких «авторхановых» было немало.
Чеченский сепаратизм новейшего времени стал ситуативной реакцией на возникший в тогда еще общем союзном государстве вакуум власти. Кто были лидеры сепаратистов начала 1990-х гг.? Советский генерал Джохар Дудаев, делавший блестящую карьеру в рядах вооруженных сил СССР, или выросшие в стенах Чечено-Ингушского университета интеллектуалы (учителями которых был профессор Виталий Виноградов, автор концепции «добровольного вхождения Чечни в состав России»).
Таким образом, чеченский сепаратизм не имел каких-либо серьезных «корней». В отличие от армянского, украинского, прибалтийского или грузинского националистического движения, чеченские ситуативные сепаратисты не имели своих разработанных доктрин, проектов, поддержки из-за рубежа. Сепаратизм в Чечне стал попыткой определить и организовать «свое пространство» в условиях политического хаоса. Показательно даже, что Конституция «первой Ичкерии» (1991-1994 гг.) была творческой переработкой Основного Закона Литвы!
Переоценивать исторические предпосылки якобы «укорененного» чеченского сепаратизма не следует. Чеченцы вовсе не были и не являются «самым неудобным» или «роковым народом», а Чечня – территорией фатально более «проблемной», чем тот же Дагестан или Тува. В конце концов, многие территории РФ имеют свои исторические «скелеты в шкафу». При желании можно доказать исторические права на отделение казачьих областей от Центра России. Другой вопрос — станет ли это прорывом к демократии и прогрессу, обеспечит ли чьи-то права и свободы?
Сецессия Чечни вовсе не является результатом «божественного предопределения». В определенный момент национальная элита республики сделала свой выбор в пользу самостоятельного развития. Как в свое время говорил один из классиков политического сионизма Владимир (Зеев) Жаботинский, «Я хочу, чтобы меня бил по морде еврейский полицейский». Однако самостоятельное государство Ичкерия не продемонстрировало политической жизнеспособности. И если что и смогла она обеспечить своим новым подданным, так это то самое «битье по морде». И хорошо бы еще, чтобы таковое было обеспечено полицейским. Именно отсутствие эффективной полиции и администрации, формирование полицентричной власти (то, что Абдул-Хаким Султыгов определил как «федерацию полевых командиров»), а не злые происки Кремля (хотя доброй воли на государственный эксперимент Москва, конечно же, не давала никогда) привели ичкерийский эксперимент к провалу.
Когда сегодня мы дискутируем о возможности реализации сепаратистского проекта, мы должны иметь в виду несколько важных моментов. Государственный эксперимент «Ичкерия» — не отвлеченная реальность. Есть эмпирический опыт государственного строительства. При этом было реализовано две модели госстроительсва: в 1991-1994 гг. — светский националистический проект, в 1996-1999 гг. независимая де-факто Чечня строилась с опорой на исламские традиции (шариатские суды, шариатская безопасность, уголовный кодекс, скопированный с Суданского УК). Обе попытки не были удачными ни с социально-экономической точки зрения, ни с точки зрения политической стабильности. Оба раза само чеченское общество раскололось в поиске лучшей модели государственного устройства и защиты собственной идентичности.
С этим связана неадекватность еще одного мифа. «Чеченский кризис» постсоветского периода — это не перманентная борьба русских и чеченцев, Чечни и России. Это также противостояние Дудаева и Городского совета Грозного, Дудаева и Автурханова, Завгаева и сепаратистов, сторонников суфийского ислама и т.н. «ваххабитов». И кровь в Чечне в течение всех 1990-х гг. проливалась не только в столкновениях «федералов» и «боевиков». Свои «внутричеченские» разломы также объективно работали против сепаратистской идеи и сецессии как ее практического инструмента.
В отличие от Абхазии или Нагорного Карабаха, чеченские лидеры не смогли консолидировать народ вокруг идеи самостоятельного государства. Не удалось избежать (также в отличие от абхазского или карабахского казусов) и вооруженного внутреннего противоборства, и внутричеченского «сепаратизма» (так была охарактеризована в начале 1990-х гг линия Надтеречного района). Отсюда и массовый отъезд чеченцев из Чечни, т.е. из собственного «национального очага» в Россию. Которая, кстати, в течение 1990-х гг. не перестала восприниматься, как своя страна. Ичкерия в двух своих изданиях не предоставила своим непризнанным гражданам ни возможностей для карьерного роста, ни понятных «правил игры», ни внутриполитической стабильности.
Третьей причиной, по которой сепаратизм не представляется возможным, является высокий уровень демографических потерь, а также миграция населения за пределы республики. В-четвертых, чеченцы, в отличие от абхазов или карабахских армян, привязаны своему к государству-носителю. Чеченские общины есть практически во всех субъектах РФ (начиная от Ставрополья, и заканчивая Москвой, Петербургом и Восточной Сибирью), тогда как за пределами Абхазии практически нет абхазов (разве что небольшая группа потомков абхазских махаджиров в Аджарии), а армянские общины в Баку и Гяндже прекратили свое существование. В-пятых, у чеченского сепаратизма как политического тренда нет влиятельных международных покровителей. Сепаратистский проект весьма негативно воспринимается и в Грузии, и в России (которые сегодня находятся в непростых отношениях), а именно эти два государства окружают территорию Чечни. На сецессию «добро» не готовы дать ни США, ни ЕС. Турция же еще в середине 1990-х гг. «разменяла» с Москвой Чечню на Рабочую партию Курдистана. Кремль отказался помогать РПК, а Турция прекратила поддержку чеченских сепаратистов. Даже влиятельные международные структуры, такие как Организация Исламская конференция, не готовы к тому, чтобы признать Чечню в качестве независимого государства. Таким образом, мировой Realpolitik не благоприятствует сецессии Чечни.
И последнее (по порядку, но не по важности). Нынешняя элита Чечни, выросшая и возмужавшая в условиях поиска собственной идентичности после распада СССР (поиска, отягченного войнами и конфликтами), сделала выбор в пользу альтернативного открытой сецессии «нациестроительства». Однако нет сомнения в том, что это именно проект строительства «национального государства». В своих публикациях я определил этот тип политической стратегии, как «системный сепаратизм» (ссылка!). «Системным» он является в том смысле, что реализуется в рамках Российского государства (с формальной точки зрения), не претендует на создание собственной «державы», однако фактически не является подконтрольным федеральной власти.
Определять эту стратегию, как «сепаратизм» нам представляется возможным по нескольким основаниям. Во-первых, республиканская элита Чечни во главе с Рамзаном Кадыровым апеллирует к «национальному возрождению», претендует на особую роль и особое место в РФ. Во-вторых, Грозный фактически проводит свою внутреннюю и даже внешнюю (Иордания, Саудовская Аравия, казусы с Южной Осетией и Абхазией) политику, не всегда согласованную с Москвой или не всегда вписывающуюся в планы российской власти. В-третьих, идеология современной чеченской элиты обращена к поиску внутринационального консенсуса, зачастую в ущерб общероссийским интересам (от всепрощенчества по отношению к вчерашним боевикам до особой интерпретации событий 1990-х гг.).
«Системный сепаратизм» имеет свой ресурс популярности. Именно «системный» сепаратизм смог (пусть и временно, из конъюнктурных соображений) обеспечить Чечне особую роль внутри России, а для жителей республики — определенные «правила игры» и карьерные возможности. Используя российский ресурс для решения своих политических задач, власти в Грозном очень умело создали представление о стабилизации ситуации в республике. После двух военных кампаний и внутричеченских конфликтов нынешняя ситуация воспринимается если не как абсолютное благо, то как «меньшее из зол». «Чеченизация власти» исключила такой негативный для многих в Чечне момент, как этническое противоборство. Власть в Грозном стала восприниматься, как «своя».
Другой вопрос, насколько долго «системные сепаратисты» будут сотрудничать с Кремлем, и как долго будет сохраняться «стабилизация». Станет ли нынешний вариант имперского управления Чечней (модифицированная военно-народная система) началом реинтеграции этой республики в состав России или же предпосылкой для нового взаимного отталкивания, покажет история. В любом случае, сегодня «системный сепаратизм» стал для многих чеченцев привлекательным проектом (а авторитет Рамзана Кадырова объективно помогает чеченцам за пределами республики). Следовательно, сепаратизм без кавычек становится неактуальным во многом из-за изменения внутричеченской ситуации.
Подводя итоги, можно сделать вывод: ни якобы «особые» исторические условия, ни политическая конъюнктура (внутрироссийская и международная) никоим образом не свидетельствуют об актуальности чеченского сепаратизма как политической практики. В краткосрочной и среднесрочной перспективе чеченский сепаратизм (без дополнительных эпитетов и кавычек) не станет вызовом для Российского государства на Кавказе. Другой вопрос, что «системные сепаратисты» в случае обострения отношений с Москвой и российской элитой (а также по мере собственного укрепления и укоренения) могут попытаться избавиться от определения «системный». И это уже отдельная проблема.
Судьба лидеров «независимой Ичкерии»
Судьба лидеров «независимой Ичкерии»
30 сентября 1999 года в ответ на вторжение боевиков под командованием Шамиля Басаева и Хаттаба, а также серию террористических актов в городах России подразделения российской армии и МВД вступили на территорию Чечни. Так началась контртеррористическая операция на Северном Кавказе, известная также как Вторая чеченская война.
Эта война положила конец существованию так называемой Чеченской Республики Ичкерия, которая в период с 1996 года, когда были подписаны Хасавюртовские соглашения, де-факто являлась независимым государством.
Ичкерийская независимость не принесла счастья ни самим чеченцам, ни их соседям. Три года независимости стали временем разгула преступности, беззакония, работорговли, убийств и захватов заложников.
Судьба лидеров и главных действующих лиц независимой Ичкерии в массе своей оказалась незавидной. Пересмотреть свои взгляды и осознать ошибки сумели лишь единицы. Большинство же, пролив реки чужой крови, нашли бесславный конец.
Аслан Масхадов
Бывший образцовый советский военный, Аслан Масхадов стал одним из главных руководителей чеченских формирований во время Первой чеченской войны, что и сделало его широко известным.
Именно Масхадов 31 августа 1996 года подписал Хасавюртовские соглашения, де-факто сделавшие Ичкерию независимой.
В январе 1997 года на всеобщих выборах Аслан Масхадов был избран президентом Чеченской Республики Ичкерия, собрав почти 60 процентов голосов избирателей.
Но в президентском кресле Масхадов не смог сделать практически ничего — ни обуздать преступность, ни консолидировать общество, ни восстановить экономику.
Именно полное отсутствие у Масхадова возможности контролировать действия боевиков привело к тому, что правительство России приняло решение покончить с бандформированиями путём проведения КТО.
После начала КТО Масхадов возглавил сопротивление российским войскам, а затем скрывался в горных районах Чечни.
На Западе к Масхадову в течение долгого времени относились как к лидеру чеченского народа, с которым Москва должна вести переговоры. Однако террористические акции чеченских радикалов, в первую очередь, теракты в Театральном центре на Дубровке и в школе города Беслана, окончательно заставили западных политиков отвернуться от Масхадова.
Во время проведения спецоперации Масхадов был застрелен своим племянником и телохранителем Висханом Хаджимуратовым. Убийца утверждал, что такова была просьба дяди, не желавшего попасть в руки российских спецслужб.
Шамиль Басаев
В августе 1991 года будущий одиозный лидер чеченских террористов был в числе защитников Белого дома, выступивших против ГКЧП. Сам Басаев уверял, что победа ГКЧП поставила бы крест на идее независимости Чечни.
В годы Первой чеченской войны Басаев получил известность после первого крупного террористического акта в современной истории России — атаки боевиков на Будённовск.
После заключения Хасавюртовских соглашений Басаев в качестве кандидата участвовал в выборах президента Ичкерии в январе 1997 года, заняв 2-е место и набрав более 20 процентов голосов.
В 1998 году Басаев был назначен премьер-министром Ичкерии, однако занимал этот пост недолго из-за острого конфликта с Асланом Масхадовым.
В 1999 году Басаев, намереваясь взять под контроль Дагестан, осуществил вторжение своих формирований в горные районы этой республики, рассчитывая на поддержку местного населения. Однако вторжение наткнулось на отчаянное сопротивление местных жителей и завершилось провалом.
Именно действия Басаева послужили причиной для начала второй чеченской войны.
Шамиль Басаев считается организатором крупнейших и самых кровавых террористических актов, совершённых в России. В отличие от других деятелей Ичкерии, Басаев никогда не отказывался от своей причастности к терроризму, а наоборот, широко её рекламировал в беседах с журналистами.
Зелимхан Яндарбиев
Бывший председатель Комитета пропаганды художественной литературы Союза писателей СССР стал одним из идеологов чеченского сепаратизма ещё до прихода к власти Джохара Дудаева.
Зелимхан Яндарбиев в 1993 году был назначен Дудаевым вице-президентом Ичкерии, а после его гибели на некоторое время стал политическим лидером сепаратистов. В 1997 году, после Хасавюртовских соглашений, участвовал в выборах президента Ичкерии, но потерпел поражение.
Уйдя в оппозицию к Аслану Масхадову, Яндарбиев был одним из идеологов вторжения в Дагестан в 1999 году. После начала второй чеченской войны вёл переговоры о помощи с радикальными исламистами разных стран, в том числе с движением «Талибан» в Афганистане.
Связи Яндарбиева с «Талибаном» и «Аль-Каидой» стали причиной его попадания в санкционный список ООН, где один из лидеров Ичкерии оказался первым из чеченцев.
С 2003 года Яндарбиев постоянно проживал в Катаре, где получил статус беженца без права заниматься политической деятельностью.
13 февраля 2004 года Зелимхан Яндарбиев погиб в результате подрыва его автомобиля в столице Катара Дохе. Вместе с Яндарбиевым погибли два его охранника, 13-летний сын был ранен.
По обвинению в убийстве Яндарбиева были арестованы и приговорены к пожизненному заключению два гражданина России, не имевшие дипломатического иммунитета. Впоследствии они были экстрадированы в Россию для отбывания наказания на родине.
Доку Умаров
Бывший рэкетир и один из самых кровавых чеченских полевых командиров времён первой чеченской войны, в годы независимой Ичкерии Доку Умаров занимал пост секретаря Совета национальной безопасности и возглавлял штаб по координации борьбы с преступностью.
Впрочем, своих должностей Умаров лишился ещё до начала второй чеченской кампании — Масхадов снял соратника с должности за причастность к похищениям людей.
С началом второй чеченской войны Умаров становится одним из главных лидеров бандподполья, организуя теракты и похищения людей.
В 2006 году Умаров объявил себя новым президентом Чеченской Республики Ичкерия, заняв этот пост после гибели Абдул-Халима Садулаева. Он же де-юре ликвидировал Ичкерию, объявив в 2007 году о её упразднении и создании Имарата Кавказ, первым амиром которого стал он сам.
Летом 2013 года Умаров призвал сорвать зимнюю Олимпиаду-2014 в Сочи путём проведения крупных терактов. Эта угроза стала для террориста последней.
Руслан Гелаев
Как и Доку Умаров, соратник Шамиля Басаева Руслан Гелаев в мирное советское время был простым уголовником. Во время первой чеченской войны Гелаев прославился массовыми убийствами, кровавыми расправами над пленными, совершавшимися с особой жестокостью.
Официальные посты в независимой Ичкерии Гелаев получил лишь в самом конце её существования, возглавив «шариатскую гвардию» в июне 1999 года и заняв пост первого вице-премьера в июле.
С началом второй чеченской войны Гелаев вновь стал полевым командиром, дослужившись в 2002 году до виртуального звания «главнокомандующего вооружёнными силами Ичкерии».
Командование федеральных сил считало Гелаева одним из самых умелых и опасных командиров бандформирований.
В декабре 2003 года в Цунтинском районе Дагестана отряд Гелаева уничтожил девять российских пограничников. По горячим следам федеральные силы начали преследование бандгруппы, завершившееся её полным разгромом.
Уходивший в одиночку в Грузию Гелаев 28 февраля 2004 года наткнулся на наряд российских пограничников. В ходе перестрелки погибли оба пограничника, а сам Гелаев был тяжело ранен.
Мовлади Удугов
Неудачливый абитуриент факультета журналистики МГУ Мовлади Удугов занял пост министра печати и информации Чечни с приходом к власти в 1991 Джохара Дудаева.
Удугова неоднократно сравнивали с министром пропаганды Третьего рейха Йозефом Геббельсом, отмечая, что именно благодаря ему чеченским сепаратистам удалось выиграть информационную составляющую первой чеченской войны 1994–1996 годов.
Лавры, однако, пожинали другие. Попытка Удугова баллотироваться на пост президента Ичкерии в 1997 году завершилась полным провалом — он смог набрать лишь 1 процент голосов.
Обиженный пропагандист решил повторить прежние успехи, поддержав вторжение Басаева в Дагестан в 1999 году, однако переоценил свои силы — на сей раз добиться широкой поддержки местного населения и представителей Запада ему не удалось.
Из Чечни Удугов эмигрировал ещё осенью 1999 года, ведя пропаганду издалека. Очевидно, эта осмотрительность и позволила ему оказаться в числе тех немногих деятелей Ичкерии, кто до сих пор жив.
У Удугова часто возникают конфликты с бывшими соратниками — им не нравится роскошный образ жизни пропагандиста, который, по некоторым сведениям, он ведёт в эмиграции. На Западе популярности Удугову не добавляют его откровенно антисемитские взгляды, а также призывы отказаться от либеральных ценностей в пользу исламского фундаментализма.
Тем не менее на Западе Удугов официально террористом не признан, что позволяет ему чувствовать себя уверенно и наслаждаться жизнью, путешествуя из стран Ближнего Востока в Европу и обратно.
Ахмед Закаев
В когорте бывших уголовников и бравых советских военных, составивших костяк руководителей Ичкерии, выпускник Воронежского государственного института искусств Ахмед Закаев выглядит белой вороной.
С 1991 года Закаев являлся председателем Союза театральных деятелей Чечни и членом правления Союза театральных деятелей России.
Тем не менее Закаев, выступавший за выход Чечни из состава России, в 1994 году занял пост министра культуры Ичкерии.
Во время первой чеченской войны Закаев сражался в рядах боевиков, а после заключения Хасавюртовских соглашений вернулся на пост министра культуры.
В 1997 году Закаев, очевидно, вдохновлённый примерами голливудского актёра Рональда Рейгана и чешского драматурга Вацлава Гавела, баллотировался на пост президента Ичкерии, но потерпел поражение.
В 1998 году Закаев был назначен вице-премьером правительства Ичкерии и в этом качестве встретил начало Второй чеченской войны.
В начале войны Закаев командовал личным резервом Аслана Масхадова, однако затем попал в ДТП, уехал для лечения за границу и в дальнейшем выступал в качестве представителя Ичкерии за рубежом.
Отношение к Закаеву в России и на Западе прямо противоположное. В России Закаева обвиняют в причастности к подготовке терактов, пыткам и убийствам.
На Западе доказательства этих преступлений считают неубедительными и называют Закаева жертвой политических преследований. Аресты Закаева в Дании и Великобритании завершались отказом в выдаче его России. В итоге Великобритания предоставила Ахмеду Закаеву политическое убежище.
Со временем влияние Закаева на террористические группировки в Чечне снизилось практически до нуля. Этому способствовал и острый конфликт Закаева с бывшим соратником Доку Умаровым — убеждённый чеченский сепаратист Закаев отказался признать упразднение Ичкерии и замену её Имаратом Кавказ, считая, что такое решение Умаров принял, находясь под контролем российских спецслужб.
В 2010 году Закаев вновь был задержан, на сей раз в Польше, на основании международного ордера на арест по обвинению в терроризме, который был выдан по запросу России. Однако спустя несколько часов Суд Варшавы ожидаемо отпустил Закаева на волю.