Кто такой активист в колонии
За что в тюрьме так люто ненавидят активистов и сравнивают их с полицаями времен ВОВ
Уже много лет в исправительных учреждениях контроль над осужденными ведется, в том числе, при участии отдельной касты заключенных — активистов. Это наиболее презираемые люди в тюремной среде, сравнимые разве что с полицаями, пособниками фашистов, в годы Великой Отечественной войны.
Активисты — это зэки, которые сознательно и добровольно решили сотрудничать с администрацией в обмен на защиту и ряд преференций: возможность не соблюдать общий распорядок дня, не принимать участие в уборке, пить чай, когда захочется, собирать “дань” с других заключенных и пр. В свою очередь, от активистов администрация узнает о происходящем в колонии, причем информация, как правило, не всегда соответствует действительности, но которая отражается на жизни заключенных.
Саша Север сказал о них знаменитую фразу:
Выпустился по УДО активист, а потом опять попал в тюрьму. И все радуются (администрация). А чего радоваться то? Он всех обманул и подставил. Слово свое не сдержал. Сделал вид, что исправляется, а сам через неделю на краже попался. И вот таких людей возвышают, таким у нас зеленый свет! Приспособленцам.
В каждом отряде обязателен помощник, каптерщик и пара-тройка шнырей-дневальных. В их обязанности входит досматривать личные вещи заключенных, отмечать несоответствия во внешнем виде, наказывать за провинности, вернее за то, что активист посчитает провинностью.
К отдельной категории активистов относятся линейщики. Им принадлежит контроль за осужденными вне помещений колонии. Их основная цель — найти и указать зэку на нарушение, а если тот хочет избежать наказания за него, должен заплатить. Если зэк сопротивляется, активист может написать на него доклад или назначить два дополнительных часа работы в выходные (“двушки”), т.е. применить ряд карательных мероприятий.
Со своей стороны активисты обязаны регулярно представлять администрации отчетность, которая должна соответствовать определенным нормам. В основной массе, все эти отчеты — фальсификация, вымысел актива, часто в сотворчестве с операми.
В таких условиях заключенные, а зачастую это люди принципиальные, оказываются практически беззащитны перед кучкой людей, вчерашних наркоманов и дебоширов, наделенных “свыше” определенной властью.
Емкую характеристику активистам дал Михаил Орский, автор бестселлера “Путь русского гангстера”,
назвав их “подонками, предателями”, теми, кто “… первыми побегут, если немцы придут. Вот они первыми побегут на службу немцам. А в них лагерная администрация видит свою опору и называет их “положительные осужденные, ставшие на путь исправления”. Да не стали они на путь исправления, это приспособленцы и потенциальные предатели. ”.
Сами активисты прекрасно знают об отношении к ним окружения, но при этом всегда находят себе оправдание, когда соглашаются, по сути, на карательную деятельность против своих же, равных себе.
В Омске полным ходом идет громкий судебный процесс над сотрудником местной колонии: тюремщик сколотил банду из осужденных спортсменов, которые по его команде избивали и унижали зэков-новичков. Обвиняемый лично присутствовал на экзекуциях и поощрял мучителей — все ради того, чтобы сломить волю человека. Такие методы «воспитания» — не редкость в местах лишения свободы. Жуткие конвейеры по ломке заключенных — «пресс-хаты», на тюремном жаргоне — существовали еще во времена СССР и процветают до сих пор. «Лента.ру» пообщалась с бывшими осужденными, прошедшими через пресс-хаты, и выяснила, как работает механизм абсолютного насилия.
Горячий прием
Следственный комитет России (СКР) в конце марта направил в суд уголовное дело 32-летнего Василия Трофимова, работавшего инспектором отдела безопасности исправительной колонии №7 Омской области. Однако процесс над ним не начался до сих пор: заседания трижды переносились из-за неявки свидетелей.
Материалы по теме
«Забычила — и получился разбой»
По ним тюрьма плачет
Как именно это происходило — можно узнать из видео, опубликованного на странице в Facebook Петра Курьянова, бывшего осужденного, теперь работающего в фонде «В защиту прав заключенных».
Что грозит Трофимову? Ему вменяется только превышение должностных полномочий, так что суровое наказание он вряд ли понесет — подтверждением этому могут служить аналогичные дела. К примеру, не так давно суд в Орске приговорил исполняющего обязанности начальника СИЗО-2 Оренбургской области Евгения Шнайдера и начальника оперативного отдела спецучреждения Виталия Симоненко к двум и четырем годам заключения соответственно за избиение троих заключенных, один из которых от травм скончался.
Бычье дело
Пресс-хата — это камера с подсаженными администрацией осужденными, рассказывает «Ленте.ру» Петр Курьянов. Такие «штурмовые» камеры создаются в СИЗО и колониях для выбивания признательных показаний, ломки личности, вымогательства денег и других ценных вещей.
— Человек попадает в СИЗО и не хочет мириться с навязанным администрацией порядком. И вот там ему доходчивым методом объясняют ситуацию, — рассказывает наш собеседник. — Для этого сотрудники СИЗО выбирают из контингента кандидатов в «активисты», своего рода помощников, которые и будут пачкать руки побоями. На сотрудничество с администрацией охотно идут «быки» — атлетически сложенные, накачанные, с одной работающей извилиной, которым грозит долгий срок.
По словам Курьянова, на суде «быки» обычно сразу признают вину и получают свой срок по особому порядку. После этого их либо оставляют отбывать наказание в СИЗО, либо отправляют в колонию. Там «быки» понимают, что если не будут сотрудничать — весь срок будут жить плохо, без поблажек. А за выполнение любого каприза администрации есть различные льготы и реальная возможность выйти по УДО. С такими «понимающими» администрация на полгода заключает подобие контракта: в нем осужденные указывают ФИО и пишут о желании сотрудничать с администрацией.
Такое сотрудничество дает заключенному право пользоваться мобильным телефоном, в камере его назначают старшим. Если «активист» в СИЗО, то за сотрудничество он получает право покидать камеру под видом похода в санчасть, на деле же он идет к оперативнику, где ему дают указания, кого «прессануть», чтобы выбить нужные показания или деньги. В итоге набирается команда «активистов» — обычно три человека. Один из них старший, двое остальных — подмастерья. Их из разных камер сводят в одну, потом к ним подсаживают человек пять-семь, в зависимости от вместительности помещения. Эти сидельцы, как правило, из разряда беспроблемных — тише воды, ниже травы, чаще это просто фон.
— Старший и его заместители расстилают одеяло — поляну и объясняют им порядки: сидите здесь весь день на корточках, — рассказывает Курьянов. — Проще говоря, создается невыносимая атмосфера, чтобы всякий новоприбывший с порога понял, куда он попал. Мужички сидят, терпят — камера готова к приему арестанта, который в разработке у оперативников. На него есть заказ от следователя: нужно «расколоть» — чтобы, когда вызовут на допрос, был готов признаться в том, в чем нужно. Вот заходит этот человек в камеру, и ему сразу с порога: «Ты чего? Разуйся, поздоровайся». Одним словом, встречают недружелюбно. В других-то камерах человеческие отношения, а тут — зверинец. Курить запрещают или дают, например, через три часа, изгаляются, как могут, на что фантазии у «прессовщиков» хватит.
Человеку, которого отдали на «обработку», заламывают руки, вытаскивают телефон и говорят, что сейчас его сфотографируют с головой в параше и выложат в интернет или родственникам пошлют. Или «опущенных» вызовут и поставят рядом.
«Для мужчины это очень серьезное давление на психику. Ори он — никто из администрации не прибежит: там понимают, что ребята работают», — поясняет собеседник «Ленты.ру». Вскоре «прессовщики» объясняют своему объекту: на явку к следователю нужно согласиться — и все рассказать. А на суде, мол, откажешься от своих слов и скажешь, что тебя заставляли — так можно делать.
«Тебе нравится сидеть на одеяле?»
Пресс-хаты одинаково работают что в СИЗО, что на зонах. Люди в них весь день сидят на корточках на одном одеяле, за границы которого нельзя заступать. Семеро взрослых мужчин проводят так день за днем — и терпят. Вольготно чувствуют себя только старший «активист» и его помощники — они к одеялу не привязаны. Через какое-то время «прессовщики» обращаются к одному из терпящих с простым предложением: «Тебе нравится сидеть на одеяле? Конечно, нет. Давай к нам! Мы поделимся с тобой продуктами, будешь курить, когда захочешь, спать на шконке. »
Обрадованный арестант — назовем его Васей, — конечно же, соглашается — и становится помощником «активистов». Когда в пресс-хату прибывает новичок, новоявленный «активист» объясняет ему правила: вот здесь сидеть, не разговаривать или разговаривать шепотом, курить или пить чай — с разрешения старшего. А потом старшие товарищи говорят Васе, чтобы его родственники на карту им скинули деньги.
— Васино положение изменилось, стало более благополучным, — объясняет Курьянов. — И если у него есть возможность попросить деньги у кого-то из близких, то он, конечно, попросит — и родственники помогут, чем могут. Ведь в тюрьме сидят люди с разными возможностями. Или телевизор в камеру нужно, и Васе говорят: давай плазму поставим, с операми договоримся, они разрешат нам на флешке любые фильмы смотреть. Или еще один телефон нужен, а это расходы: операм за пронос дать, интернет подключить, связь оплатить.
И вот Вася отдал 100 тысяч рублей. Наступил новый месяц — и ему говорят: пусть твои еще денег отправят, а то вернешься на одеяло и будешь сидеть как все. И так — до бесконечности.
— Если такой полторашкой ударить по голове пару раз, гудит голова долго, — объясняет Курьянов. — В камерах стоят бутылки — и не придерешься, а они используются для таких вот целей. Впрочем, если говорить о колониях, то как только осужденные попадают в карантин, им сразу дают понять, как себя вести, чтобы не получать затрещин и не терпеть издевательства. Если же на зоне кто-то посмел ослушаться — его быстро через штрафной изолятор (ШИЗО) переводят на строгие условия содержания. Там закрытый режим — и такие же невыносимые условия, как в пресс-хатах.
«Неважно, что голова набок висит»
— В те годы, когда я сидел [в 2000-х], в Саратове пресс-хат было через одну, одна треть точно прессовых. Сейчас от силы на корпус одна-две, и сидят там не 10-15 человек, как раньше, а 5-7, — рассказывает Курьянов.
В 2016 году он посетил саратовский изолятор как общественный защитник и до сих пор общается с теми, кто оттуда выходит.
— Старшим был отсидевший срок на тюремном режиме — это самый строгий, дают за многочисленные взыскания. Такой матерый жук, — рассказывает собеседник «Ленты.ру», — Он отсидел 14 лет и опять врюхался в какую-то фигню. И если на прошлом сроке он заслужил себе крытый [тюремный] режим за противостояние с администрацией, то вновь заехав, он понял, что здоровья уже не хватит, и «переобулся» — начал сотрудничать с администрацией. Накачанный, в прошлом занимался единоборствами, он стал трясти семерых сокамерников: вымогал деньги, склонял к явкам.
По словам Курьянова, раньше на пресс-хатах работали куда более топорно, чем сейчас.
— Я застал такое: дважды в день приходят с проверками, посчитать по головам. И вот в пресс-хате лежит избитый человек, наглухо отдубашенный, его в чувство привести не могут. И что делали: этого человека стоя приматывали за руки скотчем к двухъярусной шконке, рядом с ним вставали на поверку остальные сокамерники, и получается, что он в толпе стоит на ногах — неважно, что он без сознания, что голова набок или вниз висит. Стоит вертикально — и ладно. Сотрудники [администрации] зашли, посчитали по головам, все в порядке.
Сейчас «активисты» действуют аккуратнее, да и пресс-хат стало меньше. В 2010 году были отменены общественные секции дисциплины и порядка, состоявшие из «активистов». По сути это были легализованные сборища стукачей и «быков», благодаря которым целые колонии считались пыточными. Но если в колонии или изоляторе, как сегодня, есть одна-две пресс-хаты — этого вполне достаточно, чтобы держать в страхе весь контингент.
Впрочем, по данным Петра Курьянова, в московских СИЗО сейчас нет «настоящих пресс-хат». Он полагает, что в Москве администрации учреждений не могут себе позволить такое явное нарушение законов, как на периферии. Но такие камеры до сих пор существуют в СИЗО Саратова, Екатеринбурга, Челябинска, Минусинска, Владимира, Ярославля.
— В Екатеринбурге, допустим, пресс-хат не меньше десятка, — рассказывает правозащитник, — В Омске одна треть камер — прессовые, а в Красноярске хоть и рапортуют, что у них отличное СИЗО, но на деле там вместо пресс-хат работает группа быстрого реагирования (ГБР). Проще говоря, все камеры снабжены видеонаблюдением, и если кому-то показалось, что в одной из камер конфликтная ситуация (или просто ради того, чтобы арестанты не расслаблялись), — включают сигнализацию. В камеру влетают сотрудники ГБР с дубинками, всех без разбору лупят и кладут на пол. А потом говорят: это учения были.
Слова правозащитника подтверждают ролики с YouTube, которые в комментариях не нуждаются.
«Я вся была черного цвета»
Пресс-хаты — печальная примета не только мужских, но и женских колоний в России. Об этом не понаслышке знает Анна Дмитриева (имя изменено), отсидевшая шесть лет в мордовской колонии. Она попала туда в 2008 году.
— Сразу же завели в комнату для обыска. Начали со мной разговаривать матом, у меня глаза на лоб полезли, — вспоминает Дмитриева. — Я им говорю: «Как вы со мной разговариваете!», а они начали бить меня. Тогда я поняла: там, где начинается Мордовия, законы России заканчиваются. Отвели меня к оперативнику, он тоже меня избил. Бил кулаками по голове, в живот — как мужика избил. Потом отправили меня в ШИЗО — и оттуда я уже не вышла. Я там сидела безвылазно.
В ШИЗО почти не кормили: «каши две ложки положат, размажут по тарелке», не разрешали мыться, холодом морили, били каждый день. Зэчек конвоировали в ШИЗО в позе ласточки.
«Как пожизненно осужденные ходят раком: голова вниз, руки за спиной кверху. В таком положении заставляли бегать по коридору — глумились так. Еще при этом нас били дубинками», — вспоминает Анна.
Женщины спали на одних только матрасах, а утром и их забирали. Заставляли бегать по камере. В ШИЗО сидели по четыре заключенные в камере.
— Там ничего нет, очень холодно, у нас забирали носки, трусы. Дверь в камеру — это решетка, зимой сотрудники ШИЗО открывали дверь корпуса на улицу, и весь холод шел в камеру. А мы в одних платьях и тапочках. Холодная, голодная, избитая — ну, короче, концлагерь.
Сокамерницы Дмитриевой изо дня в день жили в ожидании побоев. Такое напряжение очень било по психике, и люди сводили счеты с жизнью.
— У меня много таких случаев на памяти, — вспоминает Дмитриева. — В 2012 году Татьяну Чепурину избивали сотрудники колонии, не пускали в туалет. Она [покончила с собой]. Ее труп бросили возле пекарни, он валялся там несколько дней. В морге ее не принимали — она была вся в синяках. В камере [покончила с собой] Зульфия, не выдержав избиений. Гаврилову Таньку едва не убили. Ее наручниками приковали к решетке и пинали втроем, в том числе начальник колонии, пробили голову, таз сломали. Сделали ее инвалидом. Я очень хочу, чтобы их наказали, но как это сделать — я не знаю. Мы писали жалобы в прокуратуру, а они пишут ответ: недостаточно доказательств. Там знаете, как списывают: человек умер по состоянию здоровья. Не можем мы доказать, что их убили.
По словам собеседницы «Ленты.ру», от осужденных требовали 200 процентов выработки. Плохо работаешь — сотрудницы берут палки и бьют. Женщина сидит и шьет, а надзирательница сзади подходит — и начинает бить ее по голове. «Толпой могут завести в темную комнату и там [избить]. Отряд идет — и все с синяками. Одна серая масса», — вспоминает Анна.
«Не мы придумали — не нам их отменять»
42 года из своих 69 лет Васо Сахалинский провел в местах лишения свободы. Именно под этим именем его знают в криминальных кругах: свое настоящее имя он назвать не захотел. По словам Васо, пресс-хаты были всегда. Как говорили милиционеры, «не мы придумали — не нам их отменять».
— Это очень страшная и безобразная вещь. Когда мы сидели при советской власти (впервые Васо попал в тюрьму в 23 года), то знали, что мы — ненавистные люди: по ленинскому принципу «уничтожить преступность во всяком виде», — вспоминает собеседник «Ленты.ру». — Плюс хрущевские слова, что в 70-х он покажет последнего преступника. И нас коммунисты старались уничтожать. А сейчас интересная вещь в лагерях: уничтожают людей не потому, что их надо уничтожать, а потому, что сотрудники администрации — власть имущие. Сотрудники колоний воспитаны как уголовники и стали более жестокими, чем раньше. В советское время они были палачами, но были гуманнее, потому что палач просто убивал, а эти изверги жестоко издеваются над такими же людьми, как они сами, — то есть проявляют свою неполноценность. Эти люди не добились ничего, а им дали власть. Такие же отбросы, как уголовники.
Собеседник «Ленты.ру» отмечает, что раньше в пресс-хатах били руками и ногами, а сейчас поступают куда хитрее: бьют бутылками с горячей водой, застегивают надолго в наручники, льют кипяток в пах и на спину, что приводит к страшным ожогам.
«Опускают осужденных, человеческих прав нет вообще»: страшный текст «Новой газеты» о тюремной жизни в Сибири
Тайга.инфо публикует фрагменты текста Елены Масюк о заключенных в Сибири из «Новой газеты» от 26 ноября. Это очень тяжелые истории, не читайте, если не готовы.
В начале ноября в СМИ и соцсетях появилась информация о бунте в еще одной омской колонии — в ИК-3 (в октябре взбунтовалась ИК-6). Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) всячески это отрицала: мол, ничего страшного, бытовая ссора, просто заключенный-тувинец кого-то порезал. Но оказалось, что пострадал не просто кто-то, а главный активист колонии Владимир Жилин. Произошло это на зарядке.
Трофим Уваров (имя и фамилия изменены в целях безопасности) освободился из ИК-3 в ноябре 2018 года:
«Прямо на плацу перед дежурной частью Жилу [Жилина] потыкали в грудь, четыре раны. Этот тувинец, фамилия его Куупар, что пырнул его, тоже в пятом отряде был. Жилин до этого был завхозом в девятом адаптационном отряде».
Когда его пырнули, все думали, что на глушняк его замочили, а он выжил. Сейчас, говорят, его шесть человек ментов у палаты на больничке охраняют.
«Он уже четвертый год сидит в этой колонии. Ему обещали УДО, и поэтому он такие расправы делал»
У Жилина передвижение по лагерю было свободное, когда он в адаптации был. Он в любое время дня и ночи мог двигаться по лагерю, куда захотел, туда и пошел. Позвонить ему давали, его помощники могли у пенсионеров забрать на магазине сигареты, чай. У Жилина отдельный кубрик был. Жил он на шикарную ногу. У него не было никаких друзей на зоне. Какие у него могут быть друзья? По-нашему, по-зэковски, он гадом считался, работал на администрацию. Он мог избить, мог обоссать… Жилин 1979 года рождения, срок у него 8 лет. У него статья 111 ч. 4 [«Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть»]. Он мужика одного сильно избил палкой и табуретом по голове. У мужика этого открытая черепно-мозговая травма, отек мозга, умер он. Жилин уже четвертый год сидит в этой колонии. Он уже четвертый год сидит в этой колонии. Ему обещали УДО, и поэтому он такие расправы делал.
Всех дневальных, активистов, которые были в пятом отряде, в то утро на зарядке избили. Еще у первого отряда запинали осужденного активиста Тарасова. Это был дневальный у Жилина в адаптации. Он тоже издевался.
Когда все это произошло, сотрудники быстро всех растащили. А активистов после этого всех забрали из отрядов и закрыли обратно в девятый отряд, чтобы они отдельно от всех были, чтобы их не перебили.
В тот день нас на работу так и не вывели. Мы часа два просто стояли на плацу на улице. Погода плохая была: сырость, слякоть. Вся зона не работала в тот день.
Когда я освобождался, нас снимали на камеру и заставляли сказать, что мы не имеем претензий ни к активу, ни к администрации. Снимали сотрудники колонии.
Меня снимал прапорщик Эранасян. Если бы я сказал, что имею претензии к администрации, то все равно бы заставили сказать, что не имею».
39-летний Кожухарь работал на должности дневального в карантине и, по словам заключенных, был правой рукой начальника колонии. К тому времени в колонии он провел уже почти 13 лет. От администрации Кожухарь получил большую власть, и это несмотря на то, что по тюремным законам он считался «опущенным».
19-летний Константин Щукин также работал дневальным в карантине. Кожухарь неоднократно его избивал, оскорблял и хотел изнасиловать. Эти издевательства стали системой и чуть не довели Щукина до самоубийства.
Будущие подельники решились на убийство. Ночью, после обхода администрации, Щукин снял металлическую перекладину с уличного турникета, а Шайхутдинов сломал ножницы и обмотал тряпкой рукоятку. Дождались, когда Кожухарь уснет. Шайхутдинов позвал Кожухаря к телефону (якобы звонит начальник колонии). При выходе из спальни Щукин ударил сонного Кожухаря перекладиной по голове. Кожухарь упал, потеряв сознание. После этого Шайхутдинов многократно ударил Кожухаря ножом в горло, а затем ножницами отрезал ему голову.
Труп Кожухаря отнесли на его кровать и накрыли одеялом. Замыли полы и стены от крови, затем пошли в кабинет начальника отряда и дождались его прихода. Щукин и Шайхутдинов, по словам свидетелей, рассказывая о совершенном ими убийстве, улыбались и смеялись.
На суде оба признали свою вину. Щукину дали 11 лет, а Шайхутдинову — 12 лет строгого режима.
Не совершив убийство активиста Кожухаря, Щукин и Шайхутдинов уже давно были бы на свободе. Но о том, что они сделали, не жалеют. Находясь в колониях в разных регионах России, они сказали мне одно и то же: мы бы и сейчас его убили.
Заключенные Щукин и Шайхутдинов за совершенное ими убийство получили большие сроки, но из сотрудников колонии не был наказан никто. А ведь именно офицеры ФСИН допускали и поощряли издевательства Кожухаря над другими осужденными. И надо понимать, что, пока тюремщики будут управлять колониями с помощью актива, нападения на активистов не прекратятся. А заключенные, подвергшиеся изощренному насилию и издевательствам, будут выходить на волю с искореженной психикой.
Полностью текст Елены Масюк читайте на сайте «Новой газеты»
Вернемся к ИК-3 Омска. Несколько заключенных, освободившихся в этом году из колонии №3, на днях пошли в следственное управление Следственного комитета по Омской области и дали показания на тех сотрудников и активистов ИК-3, кто подвергал их пыткам и унижениям (копии официальных показаний имеются в редакции). Эти открытые обращения заключенных крайне важны: они больше не боятся, они требуют наказания.
Из показаний Ивана Белоглаза (освободился из ИК-3 Омска в сентябре 2018 года): «Приезжает этап на зону, сотрудники сразу заставляют упасть на корты, то есть сесть на корточки, руки вытянуть над головой. Появляются осужденные активисты, начинают задавать вопросы: кто, что, кем будешь работать, что у тебя есть? Активисты ушли, появляются сотрудники администрации. Сразу корпус — 90 градусов, побежал до карантина, руки за спину, сумки за спиной, затем построились в одну линию и начинают заставлять приседать, падать, кричать всякую ахинею на себя: „Я петух, я… [совершаю половой акт] в жопу“ и т. д. Это требовала кричать администрация, а именно майор Роман Юрьевич Мищенков, начальник оперотдела ИК-3.
«Например, ты крикнул: „Я человек“. Тебя просто бах, бах, убили»
В ИК-3 просто творится беспредел, там опускают осужденных, там нет человеческих прав вообще. Пока ты не скажешь, что ты „пидорас“, до тех пор ты будешь просто страдать. И я говорил. Это было в карантине. Меня заставлял это говорить Мищенков Роман Юрьевич. Все это было в присутствии активистов. Они унижали очень сильно. Сажают на колени. Активисты говорят: „Ты кто?“ Например, ты крикнул: „Я человек“. Тебя просто бах, бах, убили… Потом водичкой облили тебя, в себя пришел: „Ты кто?“ Мищенков стоит над тобой: „Ты должен говорить, что ты пидорас“. И у тебя нету варианта, ты кричишь.
(Необходимо отметить, что не только бывшие осужденные ИК-3 говорят о приказах тюремщиков и активистов оскорблять и унижать себя. Аналогичные заявления делали как бывшие, так и нынешние заключенные других колоний Омска, о чем неоднократно писала „Новая газета“. То есть происходящее в ИК-3 — это не аномалия, а традиция омских тюремщиков, которые, по всей видимости, посещают одни и те же курсы повышения квалификации по сексуальному насилию)
И так поступают со всеми, кто в эту колонию прибывал. Какой смысл требовать от осужденного, чтобы он называл себя „пидорасом“? Я вам сейчас расскажу. Чтобы дальше в адаптационном отряде (это тот самый девятый отряд, где завхозом был ныне пострадавший активист Владимир Жилин. — Е. М.) тебя унижали, а потом, когда ты в колонию вышел, чтобы ты там рот вообще не открывал, а мыл полы, приседал, стоял, тебя могли по лицу ударить…
В общем, все, что они требуют, ты должен выполнить. Если не признаешься, что ты „пидорас“, сделают „пидорасом“, кинут на матрас и проведут членом по губам или помахают им перед лицом. Это могут сделать завхозы Жилин Владимир Иванович, Коврига Максим Сергеевич, Адаев Евгений Абузидович, Полозков Алексей, Назаров Сергей Александрович.
А Роман Юрьевич Мищенков, начальник оперотряда, может посадить голого осужденного на ремень, то есть привязать ремень к горлу и заставлять его лаять. Потом на карачках тащить его на поводке, как собаку, по коридору в КВР (комнату воспитательной работы) отряда. А там весь отряд стоит и смотрит.
На ремень Мищенков мог посадить заключенного за любой отказ. Например, Мищенков мог сказать: „Упал и отжался“. Осужденный ему говорит: „А в правилах внутреннего распорядка не написано, что я должен отжиматься“. И все, здоровье свое оставил.
До недавнего времени в девятом отряде не было видеокамер, их только недавно установили в коридоре. Только сейчас там перестали ходить по коридору в 90 градусов. В КВР отряда стоит камера, но она не работает. Там осужденных заставляют и приседать, и прыгать, и бьют их там активисты Жилин и Белоусов.
Меня шесть раз отправляли в адаптационный отряд. Я находился в первом отряде, ходил с тросточкой, потому что нога была сломана. Меня сотрудник отдела безопасности, куратор первого и второго отрядов капитан Капович Иван Сергеевич, избил, разбил мне все лицо за то, что он мне запрещал пить чай из алюминиевой кружки, а я ему сказал: „Иван Сергеевич, у нас в правилах внутреннего распорядка не записано, что нельзя алюминиевые кружки“. И после этого он отправил меня в адаптацию в девятый отряд. Там надо мной в первый день издевались, я не буду дальше рассказывать, у меня аж как-то до слез…
На следующее утро пришел начальник оперативного отдела Мищенков и заставил меня стоять с тросточкой по 16 часов в день. Если осужденные отказываются убираться в отряде (а убираться-тодолжен дневальный, ему же за это деньги платят, он же на ставке), то активисты заставляют их есть половые тряпки. Кто ел из заключенных тряпки? Например, Литвинов Виктор Петрович. Он приехал в колонию нормальным человеком, а сейчас он находится в „гареме“, куда его непосредственно загнал Жилин. Заключенный, который по приказу администрации или Жилина может „опустить“заключенного, это дневальный адаптации Драбудько Вячеслав Сергеевич.
скрученные полиэтиленовые пакеты, перемотанные скотчем. Вот ими и отбивают голову
В третьем отряде у инвалидов отбирают деньги, передачи. Это делает завхоз отряда Сотников Виктор, до него делали другие завхозы. И это все устраивает администрацию колонии. Администрация кормится тем, что они приходят на работу, им не нужно с собой брать ни сигареты, ни покушать, ни попить. Осужденному мамка привезла передачу, они у него отобрали полпередачи, унесли в дежурную часть. Могут ходить в магазин с инвалидами и там у них забирать чай, сигареты, еду. Отоваривались они на чеки инвалидов и в кафе-баре.
Когда я пожаловался старшему помощнику прокурора по надзору Ивану Марковичу на то, что меня по голове дубинкой избил начальник оперотдела Мищенков, то Маркович мне ответил: „Если ты будешь продолжать жаловаться, хоть одно слово где-то скажешь, ты будешь сидеть в ПКТ или в СУС (ПКТ — помещение камерного типа, а СУС — это строгие условия содержания)“.
А Мищенков за жалобы вызывал меня к себе в кабинет и отбивал башку пакетами. Это скрученные полиэтиленовые пакеты, перемотанные скотчем (пакеты эти делают в колонии, в пакетном цеху). Вот ими и отбивают голову.
Мищенков мне еще палец большой сломал на левой руке, даже гипс после этого не наложили. За то, что я сказал, что когда я освобожусь, то напишу жалобу заместителю прокурора по Омской области Тебеньковой Елене Михайловне.
В ИК-3 есть бомбоубежище, оно в том же помещении, где медчасть. И когда с проверкой колонии приезжала прокурор Тебенькова Елена Михайловна в мае 2017 года, то нас (на тот момент 24 человека) удерживали в бомбоубежище, чтобы мы не рассказали, что происходит на ИК-3, непосредственно про всех активистов: Жилина, Белова, Комарова, Макарова, Ковригу, Назарова и всех остальных. Удерживал нас непосредственно Мищенков Роман Юрьевич вместе с активистом Жилиным.
В ИК-3 просто беспредел. Если ты осужденный, то все, ты не человек, ты не гражданин, ты — животное. Для начальника колонии Турбанова Алексея Владимировича это все приемлемо, это все им поставлено, это все он диктует делать».