Кто такой даник малец
Кто такой даник малец
Насмешки эти всего больше обижали и злили Даника Мальца. Он уже понимал (разговоры об этом шли среди старших), что «подкрепление» это — ничтожные крохи от тех податей, которыми паны душили трудящийся люд.
— Ну, Абраша, ты свой человек! Полную, брат, наливай!
Абраша любил это дело. С черпаком в левой руке, со списком — в правой (он был левша), веселый рыжий Цымес выкликал фамилии:
— На, получай на чай… — И он наливал черпаком в подставленную кружку. — Ян Цивунок!
— На, получай на чай… Онэфатэр Эля. Стэфан Чечотка.
— Есть! Есть! — отвечали вызванные.
Получив «на чай», они подходили к Козе, которая выдавала хлеб.
Только все расселись на партах и принялись жевать, как Санька Сурнович опять закричал:
И тут Даник двумя руками вытащил из-под парты и поднял над головой большую связку нанизанных на шпагат баранок.
Они, казалось, даже светились! Большие, сладкие, по пять грошей!
— Ура! Нех жые! — закричали дети.
— Список давай! Читай, Матейко, по нашему списку! — скомандовал Даник.
Санька стал за стол, достал из кармана сложенный листок из тетрадки и начал читать:
— Янка Цивунок! Бируля Нина! Хана Портной.
Каждому, кого он называл, Даник протягивал снятую со шпагата большую душистую баранку.
И список и баранки кончились одновременно.
— Ишь какой! Ты, брат, давай всем!
— Всем не могу! Не хватило.
И вот тогда Чесик Бендзинский, сын коменданта постерунка, вскочил с места и, еще не проглотив свою булку с маслом и сыром, закричал:
— Что ты знаешь? Что? — подошел к нему Даник.
— Ну, ну, что ты знаешь? — шагнул к нему и Санька.
— Что ты скажешь? Кому?
— Пани Марье, кому ж еще!
— А ты хамула! Мало вам всыпали, бунтовщикам!
— Матейко, Сивый, — по морде ему.
Ребята не заметили, как из учительской вошла в класс и остановилась в самой гуще их воспитательница. Они вдруг услышали ее голос:
— Тихо! Что тут у вас? Я говорю — ти-хо!
Она была не одна — вместе с ней вошел пан Дулемба, которого пятиклассники прозвали Пауком.
— Будет тихо, холера, или нет?! — кричал он, подергивая желтыми усиками.
— Разрешите, пане Кароль, я тут сама разберусь, — сказала ему пани Марья. — Где дежурные? Что это у вас за порядок?
Абраша Цымес и Коза, оба с недоеденными баранками и кружками в руках, только хотели начать оправдываться, но тут Чесик Бендзинский их перебил. Он подошел к учительнице и сказал:
— Я все знаю! Это — коммуна!
— Какая коммуна? Что ты плетешь?
— Я не плету. Я, проше пани, сразу все угадал. Этот вот, Малец, — он ткнул рукой в грудь Даника, — подучил их собрать деньги…
— Неправда! — перебил его Санька. — Мы не подучивали, мы денег не собирали!
— Молчи ты! — крикнул Чесик.
Он хотел еще что-то прибавить, но учительница остановила его и обратилась к Данику:
— Малец, ты купил баранки?
— А где ты взял столько денег?
— А зачем ты это сделал?
— Пани Марья, — вмешался Дулемба, — я думаю, он лжет. Эй ты, дурак, сознавайся!
Учительница покраснела и перевела взгляд на Паука.
— Пане Кароль, — сказала она твердо, с ударением, — я уже вас просила оставить меня. Это мой класс, и я сама разберусь. Малец, зачем ты это сделал?
Даник глядел ей прямо в глаза:
— У меня сегодня день рождения.
— Неправда! Он врет! — закричал Бендзинский.
— А ты откуда это знаешь, Чесь? — повернулась к нему пани Марья. — Как можно так говорить про коллегу?
— Потому что он не всем дал баранки, а только по списку. Вот по этому — у Сурновича!
Глупый Санька: он не спрятал в карман, а все еще держал в руке сложенный листок из тетрадки. Учительница взяла листок и пробежала глазами.
— На больше у меня денег не хватило, — говорил Даник. — Если б мама дала больше, так я…
Пани Марья отвела взгляд от списка и посмотрела мальчику в глаза. Пристально, испытующе. Но он, как и раньше, не сморгнул.
— Так, Малец, — сказала наконец учительница, — ты у нас всегда что-нибудь придумаешь. Больше чтоб этого не делал. Даже в день рождения. Ты меня понял?
— Понял, проше пани. Я больше не буду.
— Вот и хорошо. Теперь, дети, скорей кончайте завтрак. Осталось на это, — она взглянула на часы, — четыре минуты. Идемте, пане Кароль, дело закончено. Дети — всегда дети.
…— Ну, брат Малец, — говорил Санька, — влетело б нам сегодня! Еще бы немного — ой, влетело б.
Они шли вдвоем по улице, по которой мимо Санькиного дома Даник возвращался к себе в деревню.
— «Еще бы немного»! — все еще сердито хмыкнул Сивый. — Если б ты, разиня, спрятал список в карман, а то…
— Керовничиха добрая, — оправдывался Санька. — Она никому не скажет.
— «Добрая»! — снова хмыкнул Даник. — Она-то, может, и добрая, а Паук?
— А что тебе Паук? Ты разве не знаешь?
— Да он же увивается за ней. За что же его, как не за это, и Пауком хлопцы прозвали. Керовничиха только туп-туп, как козочка, а этот паук за ней ползает потихоньку и паутину плетет.
Даник поглядел на Саньку. Маленький, черненький, он был на год моложе Сивого и немножко маменькин сынок.
— Эх ты, Матейко, — улыбнулся наконец Даник. — «Туп-туп, как козочка»… Тоже разбирается. Она его и на версту к себе не подпустит. Пани Марья — да станет с такой дрянью связываться. Она… да что тебе говорить. Ты думаешь, она ему наш список покажет? Как бы не так!
— А я тебе что говорю? — обрадовался Санька. — Ясно, что не покажет. А не покажет — и крышка.
Хто таки даник малец? чымм вабила яго школа
Ответы
поэт, журналист, переводчик, лауреат многих премий. судьбу твардовского можно назвать типичной для человека советского времени: поэт свято верит в идеалы, провозглашенные большевиками, со временем проходит через разочарование, на себе ощущает безжалостное давление власти, которая доводит до смерти. популярность к твардовскому пришла с выходом поэмы «страна муравия» (1936). всенародную любовь получил автор в года великой отечественной (второй мировой) войны: работая военным репортером, создает «книгу о бойце» – «василий теркин» (1941-1945). тема войны становится ведущей в произведении. смешливый, веселый, сообразительный василий теркин продолжает свою жизнь в поэмах «дом при дороге» (1946) и «теркин на том свете» (1957), но тональность образа становится более трагической, звучит критика в адрес советской бездушной бюрократической системы.
в следующих поэмах – «за далью даль» (1958), «по праву памяти» (1969) – снова же выразительным является голос правдивого, критического, автора-вольнодумца. твардовского вторично от должности главного редактора журнала «новый мир» (был редактором 1950-1954; 1958-1970). в своих произведениях автор утверждает ценность каждого человека, использует живой народный язык, фольклор, в то же время обращается к чувству личной ответственности каждого за судьбу страны.
александр трифанович твардовский известен читателю, прежде всего, как автор поэмы «василий теркин», что так полюбилась народу. в знак особой благосклонности к герою, который олицетворяет мужество, простоту, любовь к родине и людям, на добровольные пожертвования граждан в смоленске был поставлен памятник «бессмертному рядовому василию теркину».
сложный и противоречивый характер крестьянина никиты моргунко из поэмы «страна муравия». он ищет сказочную страну, где осуществится его жизненный принцип: «земля в длину и ширину – кругом своя». моргунко бы жить не тогда, а сейчас, когда этот принцип возрождается в сознание крестьян-владельцев, которые отвыкли так трудиться, как это понимал герой твардовского.
люди нередко задумываются над тем, из чего состоит чувство родины. у твардовского в этом чувстве соединилось многое: и материнский голос, и «угол милый», «где есть деревья, что отец садил, где есть, быть может, прадедов могилы», и родные поля, леса, города. поэту «мила до плача» земля родителей, «что на свете одна», – смоленщина.
в фронтовой лирике поэта особенно выделяется тема героизма, поэтому у него появляется новый жанр – : « о красном флаге», « о товарище», « об отречении». в « о товарище» с суровой правдой рассказано об отступлении, о длинном и трудном пути:
быть может, кто-нибудь иной
расскажет лучше нас,
как горько по земля родной
боль и ненависть к врагу вызывают у бойцов картины разрушенного села:
…стой и гляди! и ты пойдешь
еще быстрей вперед…
один из лучших стихов а. твардовского «я был убит подо ржевом» – своеобразный памятник воинам:
я убит подо ржевом,
в безымянном болоте,
в пятой роте, на левом,
при жестоком налете…
неизвестный солдат, убитый подо ржевом, обращается к тем, кто остался жив:
завещаю в той жизни
вам счастливыми быть
с честью дальше служит.
«стихи эти, – писал а. твардовский, – продиктованные мысленным взором и чувством, которые на протяжении всей войны и в послевоенные годы больше всего заполняли душу». это было то неизбежное чувство вины перед павшими, которое жило в сердцах фронтовиков, – всех тех, кто боролся за родину и остался живым.
сегодняшним молодым читателям тяжело воспринимать стихи а. твардовского, так как в них много высокого пафоса, который непривычен для молодых. такие слова, как «честь», «обязанность», «совесть», вышли из словесного быта, а ввести их снова почти невозможно: их нужно ощущать, как ощущал поэт.
когда читаешь поэму «василий теркин», то обращаешь внимание не только на события в главах, но и на лирические отступления, которые названы предельно просто: «от автора», «о себе», «о войне».