Кто такой гульбеддин хекматияр
Гульбеддин Хекматияр: кем был самый опасный «душман»
Многие из лидеров душманов, когда-то боровшихся с советскими войсками, являются уважаемыми людьми в современном Афганистане. В сентябре 2019 года третье место на выборах президента страны занял Гульбеддин Хекматияр, которого советские военачальники некогда считали опаснейшим противником.
Радикальный исламист
Свой путь к власти Гульбеддин Хекматияр начал задолго до появления русских в Кабуле. Выходец из пуштунского племени хароти, он в 1968 году начал учиться на инженера в столичном университете, но вместо учёбы увлёкся политикой. Есть версия, что Хекматияр несколько лет состоял в социалистической Народно-демократической партии Афгаинстана. Затем его взгляды кардинально сместились вправо. После свержения короля Захир-шаха в 1973 году принцем Мухаммедом Даудом в Афганистане начался период нестабильности. В это время уехавший в Пакистан Хекматияр встал во главе Исламской партии Афганистана («Хезб е-Ислами»), которая откололась от Исламского общества Афганистана (лидер Бурхануддин Раббани).
Хекматияр против «шурави»
Политический вес Хекматияра вырос во время Афганской войны, когда он стал одним из самых влиятельных лидеров моджахедов. В 1981 году партия ИПА вместе с рядом других организаций вошла в состав «Исламского союза моджахедов Афганистана».
«Основную ставку делал на подрывные действия, на подкуп и перетягивание на свою сторону отдельных подразделений правительственных войск, на внезапные нападения с предварительным проникновением в среду и тылы противника, – пишет Гареев. – Он имел немало своих людей в рядах афганской армии и в государственных структурах в Кабуле. И в целом, с этой стороны он представлял наибольшую опасность. Вообще Хекматияра отличали исключительная целеустремленность, упорство и фанатизм в борьбе, изощрённая хитрость, коварство и жестокость как по отношению к противникам, так и своим подчинённым».
Оправдывая репутацию самого «непримиримого» моджахеда, даже в 1989 году Хекматияр планировал ударить по последним уходящим частям советской армии в знак «кровной мести». Однако, несмотря на крайне реакционные взгляды, националистом Хекматияр не был. В числе личных телохранителей он, например, держал русского Николая Выродова (Насратуллу Мохамедуллу) – принявшего ислам советского солдата-дезертира.
«Мясник Кабула»
После ухода русских Хекматияр, представлявший интересы «государствообразующей» пуштунской нации, вступил в конфликт с северянами – узбеком Рашидом Дастумом и таджиком Ахмад Шахом Масудом. Подконтрольные ему силы подошли к Кабулу и подвергли город обстрелу. При этом пострадало множество зданий, погибли мирные жители.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Беспощадный урок
Гульбеддин Хекматияр – это образ врага, недоступного, неведомого. Этот образ принимал в моём воображении вид чудовищного, загадочного великана с зубовным скрежетом, с пылающими ненавистью глазами. Мог ли я предположить, что когда-нибудь увижу Гульбеддина Хекматияра, побываю у него дома, приму из его рук пиалку чая? Но это случилось.
Советские войска под командованием генерала Громова покидали Афганистан, пересекли мост в Хайратоне. Громов, уже на советской территории, заявил репортёрам: «40-я армия покинула Афганистан, и теперь на территории Афганистана нет ни одного советского солдата». Это была неправда. В Афганистане оставались советские пленные, их было не меньше полусотни живых, ещё столько же – пропавших без вести. Никто не мог сказать, мертвы они или томятся в неволе.
Общество «Надежда» предложило мне возглавить делегацию родителей, чьи сыновья пропали во время военных действий и, быть может, находились в плену в Пакистане. Появилась надежда вызволить их из плена. С родителями солдат, измученных долгим ожиданием своих пропавших на войне сыновей, наша делегация побывала в Министерстве обороны у маршала Язова, который ссудил на поездку деньги. Мы нанесли визит Горбачёву, который принял нас, напутствовал в наш мучительный и трудный поход.
Мы прилетели в Кабул к Наджибулле, получили от него позволение посетить страшную тюрьму Пули-Чархи, где томились пленные моджахеды. Мы надеялись, что среди них затерялись пойманные пакистанские агенты, и тогда появлялась возможность обменять этих пакистанских агентов на советских военнопленных.
Мы прилетели в Исламабад, и нас приняла госпожа Бхутто – тогдашний премьер-министр Пакистана. Сострадая и сочувствуя несчастным родителям, обещала помочь и организовала нашу поездку в Пешавар, к границе с Афганистаном, где размещалась штаб-квартира Гульбеддина Хекматияра; именно с ним мы желали встретиться, уповая на его милосердие и великодушие. Надеялись, что теперь, когда советские войска ушли из Афганистана, Гульбеддин сжалится над несчастными родителями и отпустит на свободу тех пленных, что держат в расположении полевых командиров, которыми управлял Хекматияр.
Мы приехали в Пешавар, и встретивший нас администратор повёл всех в среднюю школу, в классы, где пакистанские мальчики и девочки, увидев советских людей, повскакивали с мест и с криками «Аллах акбар!» стали грозить нам кулаками, кидать в нас камнями. Испуганные, огорчённые этим детским гневом матери пленных солдат бежали из классов, а следом летели камни, раздавались крики: «Аллах акбар!».
Гульбеддин Хекматияр принял нас на своей вилле – в чистом, прохладном доме, окружённом высокой глинобитной стеной. Мы сняли у порога обувь, прошли по коврам в зал, и из кресла поднялся навстречу нам стройный, худой человек в афганском облачении, в чалме, с небольшой чёрной бородкой, огненными глазами. Он улыбнулся белоснежной улыбкой. Мы обменялись с ним рукопожатиями. Он выслушал нас, попросил назвать имена солдат, за которыми приехали матери. Служители поставили на маленький резной столик вазочки с восточными сластями, пиалки, маленькие стеклянные стаканчики, куда разлили густой чёрный душистый чай. Гульбеддин Хекматияр, улыбаясь, сам потчевал меня, подносил к моей пиале большой разноцветный чайник, лил из него чёрную как смола струю. Образ чудовища, который я носил в себе, ломался, исчезал. Я видел перед собой изысканного, благожелательного человека в сандалиях на босу ногу. Я видел его аккуратные холёные пальцы ног, тёмные волоски на ноге. Мне казалось, что Гульбеддин исполнен сострадания, и мы ждали он него сердобольного и милосердного поступка.
Матери несчастных солдат кланялись ему, были готовы целовать его руки, просили вернуть им сыновей. Гульбеддин поднялся из кресла, указал на резную дверь, пригласил нас выйти наружу. Сам пошёл первым, в своём серебристо-сером одеянии.
Мы последовали за ним и оказались на просторной зелёной луговине. По краям этой луговины стояло множество инвалидных колясок. В них сидели молодые люди без ног, без рук, с выбитыми глазами, с лицами в уродливых шрамах. Гульбеддин обратился к нам и сказал: «Вы просите нас вернуть вам ваших сыновей. Я вижу, ваши сердца обливаются кровью. Но ведь это ваши сыновья усеяли наши поля, наши дороги лепестковыми минами, на которых подрывались наши молодые люди. И вот вы видите, в кого они превратились. Вы просите нас о милосердии. Но разве ваше правительство принесло нам свои извинения? Если я отдам ваших детей, что я скажу родителям этих, а также тех, что погибли от рук ваших сыновей?»
Матери зарыдали, стали голосить, пошли вдоль рядов инвалидных колясок, кланялись сидящим в них моджахедам, просили у них прощения, умоляли простить их сыновей. Бежали по кругу вдоль этих рядов, рыдая и заламывая руки. А на них из инвалидных колясок смотрели строгие, непрощающие глаза.
Этот бег матерей по кругу был ужасен. Гульбеддин смотрел на стенающих женщин, и было видно, что он доволен этим жестоким спектаклем. Одна из матерей упала без чувств, другие подняли её, повели повисшую на их руках. Мы вернулись в дом, где только что пили чай, женщины, продолжая рыдать, словно исхлёстанные жестоким бичом, не могли произнести ни слова. Я был потрясён. Я остро почувствовал боль этих ран, нанесённых изувеченным юношам. Мои соотечественники, и я в том числе, принесли им столько страданий. Мне было бесконечно жаль этих измученных женщин, которых подвергли ужасной пытке. Я смотрел на Гульбеддина Хекматияра, задумавшего этот жестокий театр, и видел, как он наслаждался зрелищем бегущих, молящих о пощаде матерей.
Мы пробыли в его доме ещё недолго, и нам привели одного из пленных солдат. Он не понимал, что случилось, когда к нему устремились рыдающие женщины, обнимали его, целовали, прижимали к сердцу. Мы отвезли его в Советский Союз.
По сей день я помню смуглое лицо Хекматияра с чёрной бородкой, его белую рыхлую чалму, босые ноги в сандалиях, любезную руку, наклоняющую над моей пиалой тяжёлый чайник, льющуюся из чайника смоляную душистую струю.
Нажмите «Подписаться на канал», чтобы читать «Завтра» в ленте «Яндекса»
» Гульбеддин Хекматьяр
Опубликовано: 11.03.2021 22:00 Печать
Гульбеддин Хекматьяр родился в уезде Имам Сахиб северной провинции Кундуз в ноябре 1947 года. Этнический пуштун. Происходит из племени хароти, входящего в племенное объединение гильзаи.
В юности он в течение непродолжительного времени учился на инженерном факультете Кабульского университета, однако после второго семестра оставил университет и посвятил себя политической деятельности, после чего в 1970 году стал членом организации «Молодые мусульмане».
С 1972 по 1973 год Хекматьяр находился в тюремном заключении и после переворота Мохаммада Дауд Хана бежал в Пакистан. После «саурской революции» 1978 года при поддержке Пакистана начал партизанскую войну против правительства, возглавляемого Народно-демократической партией Афганистана (НДПА).
Гульбеддин Хекматьяр, бывший вначале членом партии «Джамиат-е-ислами» (Исламское общество Афганистана), которую возглавлял Бурхануддин Раббани, в 1979 году отделился от этой партии и основал новую структуру под названием «Исламская партия Афганистана» («Хизб-и-Ислами»).
Партия, созданная Хекматьяром, имела структурное сходство с левыми партиями, с которыми он много сотрудничал, находясь в рядах оппозиции.
Исламская партия, несмотря на несколько чрезмерный централизм и харизматическое руководство, приобрела много сторонников среди джихадистских партий Афганистана, особенно в районах, населенных пуштунами.
Партия пользовалась финансовой и военной поддержкой Пакистана по причине близости Хекматьяра к тогдашнему правительству этой страны под руководством генерала Зиа уль-Хака. В первые годы советского военного присутствия в Афганистане Исламской партии отходила большая часть помощи, которая выделялась на ведение афганского сопротивления.
После вывода советских войск из Афганистана Хекматьяр развернул активную деятельность в городе Джелалабаде на востоке Афганистана. Целью этой деятельности было свержение правительства доктора Наджибуллы. Однако эти действия, которые включали и операции с участием смертников, потерпели поражение.
Хекматьяр считал, что виновником этого поражения был Ахмад Шах Масуд, который в то время контролировал стратегические районы на севере страны. В ИПА ожидали, что Масуд заблокирует снабжение Кабула.
После прихода к власти в Кабуле моджахедов в 1992 году Хекматьяр приехал в афганскую столицу. Когда Бурхануддин Раббани, вопреки ранее достигнутым Пешаварским соглашениям, не выразил готовности уйти в отставку после шести месяцев нахождения у власти, разногласия между ним и некоторыми джихадистскими партиями, в том числе Исламской партией, переросли в вооруженную борьбу. В результате Хекматьяр со своими силами расположился в районе Чар Асиаб на юге Кабула и оттуда продолжил борьбу против правительства Бурхануддина Раббани.
В 1995 году, в то время, когда группировка «Талибан» (запрещена в РФ) взяла под свой контроль большинство южных и восточных районов Афганистана, Хекматьяр согласился занять должность премьер-министра в правительстве Бурхануддина Раббани. Однако его нахождение на этом посту было недолгим. Спустя непродолжительное время Кабул был завоеван талибами, и Хекматьяр был вынужден укрыться в Иране.
После событий 11 сентября 2001 года и падения режима «Талибана» Хекматьяр начал вооруженную борьбу против иностранных и афганских войск.
Так же, как в годы джихада против армии бывшего Советского Союза, в качестве своего основного лозунга Хекматьяр выдвинул требование о выводе иностранных сил из Афганистана и создании «исламского правительства» путем проведения выборов.
Несмотря на то, что Хекматьяр находился в оппозиции к талибам, в первые дни после объявления США о своем намерении атаковать Афганистан он назвал этот шаг «агрессией» и заявил, что, если американские силы войдут в Афганистан, он будет воевать против них. И эти слова не остались пустым заявлением – Хекматьяр действительно воевал против иностранных войск.
В феврале 2002 года в результате давления со стороны США и администрации Карзая все представительства ИПА в Иране были закрыты, а Хекматьяр, проживавший там с 1997 года, был вынужден покинуть страну.
В 2003 году США объявили его террористом, его имя было внесено в «чёрный список» ООН.
Несмотря на жесткую организационную структуру ИПА, она не избежала раскола. Ряд членов партии на президентских выборах 2010 года объявили о своей поддержке кандидатуры Хамида Карзая.
В конце сентября 2016 года Хекматьяр подписал мирное соглашение с президентом Мохаммад Ашрафом Гани. На протяжении почти 15 лет партия Хекматьяра участвовала в вооружённой борьбе с афганским правительством, по сути являясь повстанческой группировкой, но по итогам продолжительных переговоров пришла к примирению с Кабулом.
Лидер ИПА, присутствовавший на церемонии подписания соглашения в режиме видеосвязи, подчеркнул важную роль договора с правительством для установления мира в стране. В свою очередь, Гани заверил афганцев, что ни одна статья соглашения с Исламской партией Афганистана не противоречит Конституции ИРА. Тем не менее, подписание соглашения сопровождалось акцией протеста. Участники демонстрации в Кабуле высказались против примирения с ИПА, назвав его «национальной изменой» и заявив о причастности Хекматьяра к гибели мирных жителей страны.
Впоследствии Министерство иностранных дел Афганистана обратилось в Совет безопасности ООН с официальным запросом об исключении Хекматьяра из «чёрного списка» террористов. В январе 2017 года с него были сняты санкции, и весной того же года Хекматьяр вернулся в Кабул. Главу «Хизб-и-Ислами» встретили многочисленные приверженцы партии, организовавшие крупную демонстрацию на участке трассы Кабул – Джелалабад.
В первые два года со времени подписания соглашения Хекматьяр придерживался проправительственных позиций, однако впоследствии перешёл к критике деятельности и политического курса руководства страны.
На выборах 2019 года Хекматьяр баллотировался на пост президента и занял третье место, набрав 3,85% голосов, однако он отказался признавать результаты голосования, заявив о многочисленных фальсификациях и нарушениях избирательного права со стороны действующего правительства.
Хекматьяр неоднократно обвинял правительство Гани в несоблюдении мирного соглашения с ИПА, а в марте 2021 года объявил о начале антиправительственных демонстраций в Кабуле. В число требований Хекматьяра входят освобождение заключенных «Хизб-и-Ислами», содержащихся в афганских тюрьмах, включение членов партии в состав правительства, соблюдение Дохинского соглашения, предусматривающего вывод иностранных войск из Афганистана, заключение соглашения о прекращении огня и формирование временного правительства с участием различных политических групп.
5 марта 2021 года сторонники Хекматьяра устроили акцию протеста в столице, которая прошла довольно мирно.
Хекматьяр считается одним из харизматичных политических деятелей Афганистана и хорошим оратором. Написал десятки книг по политике, религии и лингвистике. Женат. Имеет несколько детей.
Один из сыновей Хекматьяра, Хабиб ур-Рахман, также принимает активное участие в деятельности «Хизб-и-Ислами». До заключения мирного соглашения с правительством представлял интересы своего отца в Кабуле и участвовал в переговорах о мире с афганскими властями от имени ИПА. В настоящее время продолжает политическую деятельность, везде сопровождает отца и даже выступает с политическими заявлениями от своего имени.
Еще один сын Хекматьяра, Джамалуддин, возглавлявший молодежное отделение ИПА, баллотировался в депутаты Волуси Джирги (нижней палаты афганского парламента) на парламентских выборах 2018 года.
Быстрая доставка материалов в Telegram Подписаться
«Русские отступили, а мы проиграли» Перестрелки, ночные клубы и любовь к России: чем живет современный Афганистан
Афганистан — «могила империй»: ни одна попытка завоевать его не увенчалась успехом. В памяти россиян эта страна тоже осталась как арена наиболее противоречивой и бесславной войны в истории СССР. Советского Союза давно уже нет, а Афганистан по-прежнему существует. Здесь странным образом уживаются исламский фундаментализм талибов и развязная клубная жизнь ночного Кабула. Корреспондент «Ленты.ру» Александра Ковальская отправилась в афганскую столицу, чтобы понять, чем живет Афганистан сегодня, что думают афганцы о России и русских и ждут ли они мира.
27 сентября, Кабул, ночь накануне президентских выборов. «Пусть голосуют, раз ума нет! Пальцы им обратно никто не пришьет!» — громко ругается на хорошем русском местный житель Махмуд, учившийся в свое время в Советском Союзе. Мы сидим за бетонным забором одного из кабульских дипломатических учреждений и пьем чай. «Кому охота в гроб? За что? Кто заплатит — тот и победит, это всем ясно. Я в эти игры не играю!» — не унимается мой собеседник. По ту сторону оград и шлагбаумов Кабул готовится к худшему: талибы грозят смертью каждому афганцу, решившемуся проголосовать. Соцсети пестрят сообщениями вроде «Сидите дома или берите с собой саваны».
Афганцам есть чего бояться: на прошлых выборах, пять лет назад, произошло 690 нападений, и с тех пор ситуация лучше не стала. В этот раз ждут атак и со стороны талибов, и со стороны их заклятых врагов — боевиков «Исламского государства». С ночи полиция перекрывает движение по основным магистралям, а огороженные бетонными заборами кварталы переходят в режим «локдаун» — въезд и выезд запрещаются полностью.
Тысячи афганцев гадают, переживут ли они завтрашний день.
До дня выборов из 18 кандидатов добрались 12. Как внутри страны, так и за ее пределами популярностью пользовались лишь трое: Ашраф Гани Ахмадзай, Абдулла Абдулла и Гульбеддин Хекматияр.
Ашраф Гани, действующий президент, 70 лет, пуштун, гражданин США, выпускник Американского университета Бейрута и Колумбийского университета, доктор наук. Любит сравнивать себя с королем Амануллой — знаковой фигурой (он добился независимости Афганистана 100 лет назад и ратовал за просвещение и прогресс). Впрочем, многие шутят, что Гани знает Афганистан лишь по своим университетским учебникам.
Он баллотировался в президенты в 2009 году, набрал три процента голосов. В 2014-м выиграл, обойдя лидировавшего в первом туре Абдуллу. Женат на ливанской христианке Руле Гани, которая оказывает на него большое влияние.
Охрана у штаба Гани
Фото: Paula Bronstein / Getty Images
Абдулла Абдулла, 59 лет, таджик. Утверждает, впрочем, что его отец был пуштуном — представители этой этнической группы правят Афганистаном с 1774 года, и непохоже, что ситуация переменится в ближайшем будущем. Впрочем, в пуштунское происхождение Абдуллы верят далеко не все. Он выпускник Кабульского университета, офтальмолог по образованию. Во время гражданской войны был соратником полевого командира Ахмад Шаха Масуда и врачом в отряде его панджшерских моджахедов, позднее занимал пост министра иностранных дел. В 2009 году он отказался от участия во втором туре, не веря в честность выборов. В 2014-м оспорил результат голосования и при посредничестве США разделил властные полномочия с Гани.
Абдулла Абдулла на одном из предвыборных митингов
Фото: Paula Bronstein / Getty Images
Гульбеддин Хекматияр, около 70 лет (точный возраст неизвестен), пуштун. «Бывший» полевой командир, глава «Исламской партии Афганистана». Интересно, что награду за живого или мертвого Гульбеддина афганское правительство обещало еще в 1976 году. В современной политике он буквально пару лет. В 2016-м он показательно примирился с правительством, а на недавних дебатах заявил, что его единственный оппонент — коррупция. В случае честных и прозрачных выборов Хекматияр не сомневался в своей победе — завидная уверенность для человека, известного под прозвищем Кабульский мясник, чьи ракеты разносили город до основания 20 лет назад. Его возвращение на политическую арену вызвало в свое время волну протестов среди жителей Кабула.
Фото: Ebrahim Noroozi / AP
«Дороги от дома — половину сигареты выкурить, а машину уже дважды проверили. Стараются, шакалы!» — жалуется Махмуд, пока я влезаю в бронежилет.
У входа в избирательный участок — автоматчики в серой форме. На входе проверяют все возможные удостоверения личности, долго присматриваются к фотографиям. Потом в закрытом помещении женщина в форме просит открыть сумку, разуться, проверяет карманы, а потом одежду, проводя ладонями от шеи до щиколоток. Кажется, движет ею в первую очередь любопытство, хотя недооценивать опасность нельзя: по всей стране порядок охраняют 70 тысяч силовиков, весь день приходят сообщения о ракетных обстрелах, взрывах и локальных боях. Впрочем, жертв пока, кажется, нет.
Участки открыты с шести утра, но народу практически нет. Работники комиссий скучают за партами в пустых классах, но сидят подальше от окон — на случай, если в школьный двор закинут гранату. На доске — надписи мелом об историческом значении выборов 6 числа месяца мизана 1398 года — в Афганистане сейчас конец XIV века по солнечной хиджре, и сама процедура голосования представляет собой занятное сочетание Средневековья и высоких технологий. Ближе к полудню в школу постепенно приходит все больше избирателей.
Работники афганских избирательных комиссий обрабатывают биометрические данные
Фото: Mohammad Ismail / Reuters
Афганцы голосуют, окуная указательный палец в краску и прикладывая его напротив имени кандидата. Можно, конечно, и просто расписаться (если умеешь, потому что уровень грамотности остается низким), но запачканный фиолетовой краской палец — атрибут социального активиста и сознательного гражданина, который пренебрегает угрозами террористов и готов рискнуть собой ради лучшего будущего. Рядом с именами и фотографиями кандидатов расположены картинки: Гани — раскрытая книга, Абдулла — весы, Хекматияр — восходящее солнце. «Ну и символ он себе выбрал, — слышится на участке. — Лучше бы черный квадрат взял. Темнота — и больше ничего!»
Процедуре голосования предшествует электронная регистрация, а на входе в участок избиратели проходят биометрическую аутентификацию, которая в XIV веке приживается плохо и регулярно сбоит. По сообщениям кабульского сарафанного радио, пять лет назад Абдулла Абдулла долго ждал у входа, пытаясь «удостоверить свою личность» — при том что в лицо его знали все.
Бородатые избиратели в тюрбанах отвечают на вопросы одинаково немногословно и одинаково неохотно.
— За кого вы голосовали?
— Вы этого имени не знаете.
— А вы?
— За Абдуллу.
— За кого голосовали в 2014-м?
— За Гани. А до него за [Хамида] Карзая.
— Почему Абдулла?
— Интересно узнать, что он может сделать.
Примерно такой ответ давали многие голосовавшие за Абдуллу. Сторонники Гани чаще отвечали «Он образованный» и перечисляли академические достижения нынешнего президента. Но усилия образованного Гани по созданию чего-то нового и эффективного приносят мало пользы — хотя, по слухам, президент работает по 20 часов в сутки и безжалостно отчитывает подчиненных за недостаток усердия. Многим «интересно, что может сделать Абдулла», именно потому, что за пять лет многие афганцы уверились: Гани не может почти ничего. Ни один интеллектуал-профессор на его месте не смог бы.
На вечеринке в Таймани, где западные журналисты и афганские чиновники через пару дней после выборов танцуют под рок-музыку 60-х, ко мне подходит молодой человек со стаканом виски. Представляется. Его имя мне знакомо — несколько раз я видела его на сайтах Tolo News и Pajhwok.
— Это ты пишешь про выборы? — спрашивает он, пытаясь перекричать Мика Джаггера и грохот пролетающего над домом вертолета. — Хочешь, скажу результат? Само собой, Гани выиграл. Я возглавлял его предвыборный штаб и могу сказать: по-другому и быть не могло. У Гани просто не было серьезных соперников, согласись.
Трудно не согласиться.
Впрочем, о своей однозначной победе заявили оба ключевых кандидата — и Гани, и Абдулла. В 2014-м подобная ситуация поставила Афганистан на грань гражданской войны.
Фото: Paula Bronstein / Getty Images
Утро 29-го приносит первые цифры: около 70 зарегистрированных атак, пара десятков пострадавших — СМИ получили распоряжение не акцентировать внимание на негативе. Тех, кто был готов пожертвовать собой во имя демократии, тоже оказывается немного: из зарегистрированных 9,5 миллиона избирателей проголосовали только 2 миллиона, обеспечив рекордно низкую явку. Трудно сказать, что деморализовало электорат больше — активность «Талибана» или фактическое отсутствие альтернатив.
Причислять «Талибан» к религиозным экстремистам действительно не вполне корректно. Да, их офис в Катаре вывесил белый флаг Исламского эмирата Афганистан, противопоставив себя администрации тогдашнего президента Карзая, но по сути слово «исламский» не является ключевым. Талибская доктрина куда лучше укладывается в рамки национально-освободительного движения: нет иностранным захватчикам, нет марионеточному правительству, вся власть советам (племенным).
Идеальным остается строй образца 1996-2001 годов, когда захватившие власть в стране талибы начали перекраивать ее по своим лекалам и объявили войну прогрессу и влиянию Запада в самом широком смысле. Нетрудно догадаться, что при восстановлении строя талибов участь воспитанных Гани прозападных «младоафганцев» окажется незавидной, участь национальных меньшинств — тоже. Женщинам повезло чуть больше: в ходе недавних мирных переговоров талибы заявили, что готовы предоставить им права «в рамках ислама и афганских ценностей». Но и это, признаться, звучит не очень обнадеживающе.
Многие афганцы считают, что эпоха исламского эмирата была спокойным временем: сменив у власти полевых командиров, талибы мгновенно навели порядок, начав отрубать руки за воровство и забивать камнями за более серьезные проступки. Однако, как ни парадоксально, о безопасности речи не шло: нарушение одного из многочисленных запретов грозило смертью, а в тюрьму легко можно было попасть даже за ношение западной одежды или отсутствие бороды.
Под запрет попали фильмы, любого рода изображения (из-за этого у большинства моих знакомых нет детских фотографий), любимые афганцами воздушные змеи, танцы и музыка. «Родители рассказывали, что из-за этого свадьбы больше напоминали похороны», — сетует Хикмат.
Фото: John Moore / Getty Images
За найденный дома поэтический сборник — побои, за попытку учить детей чему-то кроме чтения Корана — побои и арест. Однако самые жесткие запреты коснулись женщин. Ни образования, ни полноценной медицинской помощи. Нельзя сидеть у окна, нельзя смеяться — это вводит во грех правоверных. Вышла на улицу одна? Плеть и палки. Тайно продолжала работать? Арест. Подозрение в супружеской измене? Казнь. (Подчеркиваю: подозрение! Пуштунская «культура чести» в этом случае приговаривает к смерти без доказательств.)
В провинциях, где племенные законы по-прежнему ставятся выше конституции, подобное практикуется и сейчас. В прошлом году в прессу попал такой случай: женщина нашла автомат под грудой белья во время уборки и случайно (!) выстрелила себе в лицо. Спасти ее не удалось. Должностные лица не стали расследовать это дело — как и сотни других, регулярно пополняющих статистику ООН.
Сейчас талибы намекают, что готовы идти в ногу со временем, однако им мало кто верит. Во-первых, движение неоднородно по структуре: одни готовы к компромиссу, другие обещают биться до победного конца. Во-вторых, племенные законы в сочетании с псевдоисламской моралью, которую вкладывают в головы бойцов полуграмотные муллы, — тот еще «коктейль Молотова».
В случае, если мирный договор с США все-таки будет подписан, иностранный контингент выведен, а представители «Талибана» войдут в правительство, предсказать их поведение или проконтролировать соблюдение условий будет невозможно. Если они решат вернуться в XIV век, в Афганистане не будет силы, способной им в этом помешать. Запреты и казни могут снова стать повседневностью.
В Кабуле в это трудно поверить.
Интерьер кафе, где мы обсуждаем политические проблемы, наводит на мысли о Нью-Йорке. На стене портрет Фриды Кало, под ним гитарист с волосами до плеч наигрывает на гитаре Summertime Джорджа Гершвина. В Кабуле таких кафе немало, и они породили своеобразную субкультуру свободолюбия: тут проходят импровизированные концерты, а иногда и дискотеки, тут назначают свидания и набивают татуировки. В Кабуле есть художники, рок-группы и модельные агентства — разумеется, все они регулярно получают угрозы. Пару лет назад местная молодежь начала праздновать День святого Валентина, и теперь 14 февраля одна из центральных улиц исчезает под ворохом букетов и связками воздушных шаров. В прошлом году состоялась первая вечеринка, посвященная Хеллоуину, сюжет о которой сняло одно из центральных новостных агентств. Правда, все участники были в масках, а их голоса намеренно изменили.
Слепое подражание Западу? Нет. Скорее желание приблизиться к той нормальности, которую олицетворяет Запад, стремление иметь те же права, что и ровесники в «цивилизованном» мире. Иметь выбор.
«Моей матери за шестьдесят, и она тоже голосовала», — рассказывает лавочник в Шахре-Нау, имени которого я не успела спросить. Он заговорил со мной по-русски, когда я проходила мимо. Я почти не удивилась: среди афганцев старше сорока знание русского — вовсе не редкость. В Кабульском политехе профессора подходили просто для того, чтобы сказать «Здравствуйте, как дела?» И сами радостно удивлялись: «О, я еще помню! Еще могу говорить!» Мой учитель-афганец рассказывал, как в 80-е они всей семьей смотрели «Ну, погоди!» (в его произношении «Ну, погоджи!»), а потом вместе с соседями гадали, что будет дальше.
Отношение к России в Афганистане неоднозначное. Кто-то, узнав, откуда я, стремится пожать руку и спрашивает, когда мы вернемся с миром. Кто-то винит в том, что в свое время мы не поддержали дружественного Москве президента Наджибуллу. Кто-то спрашивает: «Почему вы на нас напали?». Кто-то (хотя таких очень мало) откровенно ненавидит. От бывших моджахедов можно услышать: «Дураки мы были, что с вами воевали», а отношение молодых людей — в среднем благожелательный нейтралитет.
«Я не верю, что СССР хотел захватить Афганистан, — сказал один из моих близких кабульских друзей, военный корреспондент Ахмат. — Это была ловушка, и вы в нее попались из-за [тогдашнего госсекретаря США Збигнева] Бжезинского, который вас ненавидел. Но вы не проиграли, вы отступили! Кое-кто из моджахедов продолжает вопить, что они выиграли, но это не так. Вы отступили, но мы проиграли больше. Да, кстати, мой отец тоже с вами воевал. И дяди». Спрашиваю, жалеют ли они, что воевали: «Нет, но говорят, что мы, афганцы, сами виноваты. Было бы единство — не было бы ни русских, ни американцев».
Фото: Lucy Nicholson / Reuters
Передо мной сидят за чашкой кофе афганские коллеги. Оба пишут для Associated Press.
Афганистан ждет объявления итоговых результатов 7 ноября. Впереди неизвестность. Несмотря на то что два миллиона людей рискнули жизнью, выборы могут быть признаны несостоявшимися (уже ведутся разговоры о подлогах и взятках, полученных в ходе голосования, а биометрические системы оказались предсказуемо ненадежны).
Если этого не произойдет, проигравший кандидат и его сторонники опротестуют результаты, а это чревато ростом социальной нестабильности в столице и по всей стране. Политики по обе стороны Атлантики надеются на возобновление мирного процесса, однако после того, как американцы отказались от переговоров в сентябре, подписание договора между «Талибаном» и США будет связано с еще большими трудностями и, возможно, отложено на многие месяцы.