Маруся говорила что вы сестры
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Цветы запоздалые
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Антон Павлович Чехов
Посвящается H. И. Коробову
Дело происходило в одно темное, осеннее «после обеда» в доме князей Приклонских.
Старая княгиня и княжна Маруся стояли в комнате молодого князя, ломали пальцы и умоляли. Умоляли они так, как только могут умолять несчастные, плачущие женщины: Христом-богом, честью, прахом отца.
Княгиня стояла перед ним неподвижно и плакала.
Давши волю слезам и речам, перебивая на каждом слове Марусю, она осыпала князя упреками, жесткими и даже бранными словами, ласками, просьбами… Тысячу раз вспомнила она о купце Фурове, который протестовал их вексель, о покойном отце, кости которого теперь переворачиваются в гробу, и т. д. Напомнила даже и о докторе Топоркове.
Доктор Топорков был спицей в глазу князей Приклонских. Отец его был крепостным, камердинером покойного князя, Сенькой. Никифор, его дядя по матери, еще до сих пор состоит камердинером при особе князя Егорушки. И сам он, доктор Топорков, в раннем детстве получал подзатыльники за плохо вычищенные княжеские ножи, вилки, сапоги и самовары. А теперь он – ну, не глупо ли? – молодой, блестящий доктор, живет барином, в чертовски большом доме, ездит на паре, как бы в «пику» Приклонским, которые ходят пешком и долго торгуются при найме экипажа.
– Он всеми уважаем, – сказала княгиня, плача и не утирая слез, – всеми любим, богат, красавец, везде принят… Твой-то слуга бывший, племянник Никифора! Стыдно сказать! А почему? А потому, что он ведет себя хорошо, не кутит, с худыми людьми не знается… Работает от утра до ночи… А ты? Боже мой, господи!
Княжна Маруся, девушка лет двадцати, хорошенькая, как героиня английского романа, с чудными кудрями льняного цвета, с большими умными глазами цвета южного неба, умоляла брата Егорушку с неменьшей энергией.
Она говорила в одно и то же время с матерью и целовала брата в его колючие усы, от которых пахло прокисшим вином, гладила его по плеши, по щекам и жалась к нему, как перепуганная собачонка. Она не говорила ничего, кроме нежных слов. Княжна была не в состоянии говорить брату что-либо даже похожее на колкость. Она так любила брата! По ее мнению, ее развратный брат, отставной гусар, князь Егорушка, был выразителем самой высшей правды и образцом добродетели самого высшего качества! Она была уверена, уверена до фанатизма, что этот пьяный дурандас имеет сердце, которому могли бы позавидовать все сказочные феи. Она видела в нем неудачника, человека непонятого, непризнанного. Его пьяное распутство извиняла она почти с восторгом. Еще бы! Егорушка давно уж убедил ее, что он пьет с горя: вином и водкой заливает он безнадежную любовь, которая жжет его душу, и в объятиях развратных девок он старается вытеснить из своей гусарской головы ее чудный образ. А какая Маруся, какая женщина не считает любовь тысячу раз уважительной, всё извиняющей причиной? Какая?
– Жорж! – говорила Маруся, прижимаясь к нему и целуя его испитое, красноносое лицо. – Ты с горя пьешь, это правда… Но забудь свое горе, если так! Неужели все несчастные должны пить? Ты терпи, мужайся, борись! Богатырем будь! При таком уме, как у тебя, с такой честной, любящей душой можно сносить удары судьбы! О! Вы, неудачники, все малодушны.
И Маруся (простите ей, читатель!) вспомнила тургеневского Рудина и принялась толковать о нем Егорушке.
Князь Егорушка лежал на кровати и своими красными, кроличьими глазками глядел в потолок. В голове его слегка шумело, а в области желудка чувствовалась приятная сытость. Он только что пообедал, выпил бутылку красного и теперь, куря трехкопеечную сигарку, кейфствовал. Самые разнокалиберные чувства и помыслы копошились в его отуманенных мозгах и ноющей душонке. Ему было жаль плачущую мать и сестру, и в то же время ему сильно хотелось выгнать их из комнаты: они мешали ему вздремнуть, всхрапнуть… Он сердился за то, что ему осмеливаются читать нотации, и в то же время его мучили маленькие угрызения (вероятно, тоже очень маленькой) совести. Он был глуп, но не настолько, чтобы не сознавать, что дом Приклонских действительно погибает и отчасти по его милости…
Княгиня и Маруся умоляли очень долго. В гостиной зажгли огни, и пришла какая-то гостья, а они всё умоляли. Наконец Егорушке надоело валяться и не спать. Он с треском потянулся и сказал:
– Честное и благородное слово?
Мать и сестра ухватились за него руками и заставили еще раз побожиться и поклясться честью. Егорушка еще раз побожился, поклялся честью и сказал, что пусть гром разразит его на этом самом месте, если он не перестанет вести беспорядочную жизнь. Княгиня заставила его поцеловать образ. Он поцеловал и образ, причем перекрестился три раза. Клятва была дана, одним словом, самая настоящая.
– Мы тебе верим! – сказали княгиня и Маруся и бросились обнимать Егорушку.
Они ему поверили. Ну как не поверить честнейшему слову, отчаянной божбе и целованию образа, взятым вместе? И к тому же где любовь – там и бесшабашная вера. Они ожили и обе, сияющие, подобно иудеям, праздновавшим обновление Иерусалима, пошли праздновать обновление Егорушки. Выпроводив гостью, они сели в уголок и принялись шептаться о том, как исправится их Егорушка, как он поведет новую жизнь… Они порешили, что Егорушка далеко пойдет, что он скоро поправит обстоятельства и им не придется терпеть крайней бедности – этот постылый Рубикон, переход через который приходится переживать всем промотавшимся. Порешили даже, что Егорушка обязательно женится на богачке и красавице. Он так красив, умен и так знатен, что едва ли найдется такая женщина, которая осмелится не полюбить его! В заключение княгиня рассказала биографии предков, которым скоро начнет подражать Егорушка. Дед Приклонский был посланником и говорил на всех европейских языках, отец был командиром одного из известнейших полков, сын же будет… будет… чем он будет?
– Вот вы увидите, чем он будет! – порешила княжна. – Вот вы увидите!
Уложив друг друга в постель, они еще долго толковали о прекрасном будущем. Сны снились им, когда они уснули, самые восхитительные. Спящие, они улыбались от счастья, – так хороши были сны! Этими снами судьба, по всей вероятности, заплатила им за те ужасы, которые они пережили на следующий день. Судьба не всегда скупа: иногда и она платит вперед.
Часа в три ночи, как раз именно в то время, когда княгине снился ее bebe 74 в блестящем генеральском мундире, а Маруся аплодировала во сне брату, сказавшему блестящую речь, к дому князей Приклонских подъехала простая извозчичья пролетка. В пролетке сидел официант из «Шато де Флер» и держал в своих объятиях благородное тело мертвецки пьяного князя Егорушки. Егорушка был в самом бесчувственном состоянии и в объятиях «челаэка» болтался, как гусь, которого только что зарезали и несут в кухню. Извозчик соскочил с козел и позвонил у подъезда. Вышли Никифор и повар, заплатили извозчику и понесли пьяное тело вверх по лестнице. Старый Никифор, не удивляясь и не ужасаясь, привычной рукою раздел неподвижное тело, уложил поглубже в перину и укрыл одеялом. Прислугой не было сказано ни одного слова. Она давным-давно уже привыкла видеть в своем барине нечто такое, что нужно носить, раздевать, укрывать, а потому она нимало не удивлялась и не ужасалась. Пьяный Егорушка был для нее нормой.
На другой день, утром, пришлось ужаснуться.
Часов в одиннадцать, когда княгиня и Маруся пили кофе, вошел в столовую Никифор и доложил их сиятельствам, что с князем Егорушкой творится что-то неладное.
– Должно полагать, помирают-с! – сказал Никифор. – Извольте посмотреть!
Лица княгини и Маруси стали белы, как полотно. Изо рта княгини выпал кусочек бисквита. Маруся опрокинула чашку и обеими руками ухватилась за грудь, в которую застучало врасплох застигнутое, встревоженное сердце.
– В три часа ночи приехали навеселе, стало быть, – докладывал Никифор дрожащим голосом. – Как обнаковенно… Ну, а теперь, господь их знает, от чего это, мечутся и стонут…
Княгиня и Маруся ухватились друг за друга и побежали в спальную Егорушки.
Егорушка, бледно-зеленый, растрепанный, сильно похудевший, лежал под тяжелым байковым одеялом,
«Сестры» — новая группа с лейбла Скриптонита. Кто они такие?
Интервью с создательницами и создателем одного из самых любопытных дебютных альбомов сезона. Говорим про Скриптонита, классическое образование, работу с родственниками и Джеймса Блейка.
В конце октября на лейбле Скриптонита Musica36 вышел дебютный альбом группы «Сестры» «Когда были волны» (а перед этим был фит с Адилем Жалеловым «Высота»). Музыкальные медиа хвалят «Когда были волны» за необычную атмосферу и оригинальную работу с формой (почти все треки лишены стандартной схемы «куплет — бридж — припев»), а звучание «Сестер» сравнивают то с Джеймсом Блейком, то с Gruppa Skryptonite.
Родные сестры Настя и Маруся выросли в музыкальной семье: бабушка Людмила Акишина — известный советский педагог классической гитары, мама пианистка и выпускница Минской консерватории, отец — профессиональный гитарист, игравший с эстрадными звездами 1960-х. Обе девушки в итоге тоже получили академическое образование: Настя закончила «Гнесинку» по классу эстрадного вокала, а Маруся училась играть на альте в Академии Маймонида.
Начав вместе сочинять песни под игру на фортепиано, они вскоре познакомились с Павлом Петренко — звукорежиссером ТВ, который тоже получил музыкальное образование и занимался творчеством для себя. Паша стал третьим участником группы: он отвечает за все, что связано со звуком, от аранжировок до сведения.
Именно в таком составе «Сестры» выпустили первые EP: четырехтрековые «Не обо мне» (2018) и «Окна» (2019). Релизы услышал Скриптонит, а, послушав демо грядущего альбома, он пригласил «Сестер» на лейбл.
В первом большом интервью Настя, Маруся и Паша рассказали, почему они полностью доверяют Скриптониту, раскрыли причину эскапистского настроения альбома и объяснили, как двум родственницам ужиться в одном коллективе.
Знакомство со Скриптонитом, контракт с Musica36, творческая свобода
— Как изменилась ваша жизнь за последние несколько месяцев?
Маруся: Последние месяцы мы готовились к релизу: обсуждали обложки, доделывали клип и все прочее.
Настя: Все ускорилось, потому что приближалась дата релиза. Нужно было быстро многое решить и придумать. Раньше мы в основном занимались только написанием музыки и не думали о сопутствующих вещах, которыми приходилось заниматься в последние месяцы.
Маруся: Конечно, многое организует лейбл, но мы все равно во всем участвуем, обсуждаем, всегда находимся на связи.
— А что изменилось после подписания на лейбл?
Паша: Подписание произошло еще до пандемии, в 2019 году.
Маруся: Да, и все это время мы доделывали альбом. Теперь мы почти все делаем на студии. Но мы все так же втроем. Естественно, лейбл помогает во всех вещах, которые идут после музыки: клипах, съемках, промо.
— Работа на студии сильно отличается от домашней?
Паша: Неа. Мы пользуемся тем же сетапом, что и всегда, — гитара, комп, микрофон, — просто теперь мы переехали на студию.
Настя: Вообще, все основные вокальные дорожки для альбома мы записали еще дома, на обычный Shure SM57, и решили не переписывать. Нам нравилось общее настроение, на студии дописали только бэки. Здесь, конечно, все гораздо лучше с микрофонами, много разных, можно подбирать индивидуально под конкретные задачи.
— Насколько я понимаю, первым с Адилем (Жалеловым, то есть Скриптонитом. — Прим. ред.) познакомился Паша. Расскажи, как это было.
Паша: У меня есть друг, он тоже певец. И он показал Адилю «Сестер», вторую ипэшку. Ему понравилось — сначала просто познакомиться позвал, а через пару недель сказал, что на студию нужен человек, который сводил бы музыку. Я начал сводить, а через пару месяцев показал ему демки нашего альбома. Ему понравилось, и он сразу сказал: «Давайте к нам».
Настя: На следующий день мы познакомились с Адилем. Мы с Марусей сразу поняли, что здесь можем быть спокойны за то, что нас с нашей музыкой понимают. Мы не раздумывали, просто были рады этому. Поняли, что все правильно происходит и наше место здесь.
— Что он говорил о вашей музыке?
Паша: Он сразу сказал, что это надо продвигать как коммерческое музло. Он объяснял, почему это надо двигать как прям большое дорогое музло — было захватывающе слушать. Когда на такое смотришь, то понимаешь, что тут если говорят, то обязательно делают. У меня изначально не было ощущения, что это музыка, которую будут везде слушать.
Маруся и Настя (хором): А у нас было!
Паша: Адиль сразу предложил нам средства, команду и любую помощь, чтобы продвигать нашу музыку.
— До знакомства вы вдохновлялись его музыкой?
Настя: Давайте вообще разберемся, что такое вдохновение. Что ты понимаешь под этим словом?
— Культура, которую ты регулярно впитываешь. В случае музыкантов, это, наверное, в первую очередь музыка, которая влияет на их мироощущение, которую они пропускают через себя и переваривают, которая по итогу влияет на их творчество.
Настя: Ага, понятно. Мы это слово немного по-другому используем. Для нас вдохновение — это ментальное состояние.
Маруся: Да, состояние, в котором ты способен делать что‑то лучше, чем обычно.
Настя: В этом состоянии ты не способен думать ни про какие референсы, это просто творческий поток.
Маруся: Но если говорить о влиянии, то, конечно, влияет вся музыка, которую ты слушаешь, и особенно та, которую ты любишь. Адиля мы слушали довольно много. Если в процентном отношении, то это, наверное, будет 90 к 10 по отношению к остальной русской музыке. Может быть, и повлияло.
Настя: Важно понимать, что это не сознательный уровень: «Ой, как классно, давайте сделаем так же». Это из другого спектра.
— Учитывая, что Адиль перфекционист, он влезал в вашу работу над альбомом?
Настя: Нет, и мы искренне очень благодарны ему за такое отношение. Мы пришли с демками альбома — просто доделали их, и все.
— Почему, на ваш взгляд, его звучание так сильно выделяется на фоне остальной русскоязычной музыки?
Настя: Это работает как магия: ты включаешь и можешь бесконечно слушать.
Паша: Его музыка отличается от другой тем, что Адиль очень старается. Он очень много работает. У него нет проблемы с реализацией материала. Конечно, он доводит это до какого‑то понятного состояния. У артистов часто есть какое‑то видение и вектор понимания, и из‑за этого происходит очень много рефлексии: люди часто пишут в стол, бесконечно докручивая и украшая то, что в этом не нуждается. Они утыкаются в эту проблему, не могут писать новый материал, потому что старый не дописан. А здесь наоборот: очень много музыки, трудолюбия и очень серьезная любовь к делу.
— Тем не менее самые популярные комменты после выхода альбома — о том, что вы звучите как Gruppa Skryptonite с женским вокалом.
Маруся: Мне не кажется, что похоже.
Настя: По-моему, мы не особо похожи, но можно предположить, почему люди так считают. Во-первых, потому что это песни, а не рэп. Во-вторых, потому что мы на одном лейбле — это просто ассоциация.
Маруся: Когда кто‑то новый появляется, его нужно положить на какую‑то полочку. И нас кладут на одну полочку с Gruppa Skryptonite. Что неплохо.
— Но звучание по сравнению с EP все равно заметно поменялось. Почему?
Маруся: Мы меняемся, меняется и звучание.
Паша: Да у нас даже второй EP относительно первого сильно отличается.
— Да, но здесь звучание явно больше заточено под поп-звук, под коммерческий звук.
Маруся: Альбом не был специально заточен [под такой звук], он был так написан еще до подписания на лейбл.
Паша: Мы очень внимательно читали контракт. Мы дотошные в этом плане и очень серьезно к этому отнеслись. Плюс при подписании объявили, что права на музыку точно останутся у нас после окончания контракта. Условия хорошие.
— Почему вы выбрали именно Musica36? Какие еще факторы кроме разговора с Адилем сыграли?
Паша: Здесь классно, что все друг с другом общаются, нет проблем с коммуникацией, можно всегда что‑то обсудить. Наверное, на других лейблах до главного бывает сложно достучаться. Здесь такой проблемы нет, потому что он всегда здесь, работает у себя и готов поговорить.
— Вы работаете сейчас где‑то еще параллельно?
Настя: Это как раз к вопросу о том, что изменилось у нас за последние месяцы.
— Как теперь выглядит ваш обычный рабочий день?
Маруся: Теперь мы все время в телефоне, постоянно переписываемся в телеграм-чатах, что‑то обсуждаем, договариваемся. Если нужно, приезжаем на студию или еще куда‑то. Если коротко, наш рабочий день в последние недели выглядит как телефон в руке. Часто приезжаем на студию — например, сейчас, после интервью, пойдем порепетируем.
Паша: Я каждый день в студии. Обычно приезжаю после обеда и сижу до 11–12 вечера, занимаюсь музыкой. Там нет ничего необычного: я занят сведением, музыкой лейбла, девчонки в основном сейчас занимаются промо. Все мы сейчас работаем только на Musica36.
— Лейбл ставит задачи по написанию каких‑то конкретных песен? Например, сделать трек, который с большой вероятностью может стать хитом?
Маруся: Нет, у нас не было таких разговоров. Мы никогда не подходили к написанию музыки с какой‑то целью, чтобы сделать песню определенного вида или что‑то подобное. Мы совсем по-другому работаем, никогда не думаем о конечном этапе — как она будет расходиться, когда выйдет.
Настя: Как мы пишем музыку. Кто‑то из нас садится за фортепиано, обычно по очереди: десять минут ты, десять — я, играем какие‑то аккорды, импровизируем и вместе поем. Включаем диктофон и все это записываем. На следующий день мы это слушаем. Если что‑то западет в душу, мы думаем, как из этого определенного настроения и энергии сделать песню. Потом мы сочиняем слова и доводим до состояния оформленной песни. Записываем голоса под фортепиано и идем к Паше для дальнейшей работы.
Маруся: И только потом, когда уже все почти доделано, мы слушаем и думаем, что будем с ней делать. Только в этот момент.
— Какой из песен с альбома вы больше всего довольны?
Музыкальная семья, академическое образование, Игорь Саруханов
— У вас музыкальная семья. Родители с детства прививали вкус к музыке?
Настя: Выходит, что так (смеется). Вообще, это сила окружения. Все, кроме школы, кто нас окружал, — это музыканты: друзья бабушки и мамы, их тусовка.
Маруся: Кстати, нас никогда не заставляли заниматься музыкой. Говорили: «Если не хотите, не надо. Хотите — пожалуйста. Что хочешь? Скрипку — на скрипку. Хочешь рояль — на рояль».
— Когда и с чего вы начали заниматься музыкой?
Маруся: Как и все дети, лет в семь пошли в музыкальную школу. Выбрали себе инструменты и начали заниматься. Мы же действительно росли в такой среде. Помню, когда я была маленькой, мы сходили на концерт наших друзей — это был струнный квартет. Мне так понравилась механика этого — одной рукой водишь, другой перебираешь. Я сразу сказала маме: «Хочу играть на скрипке!» Она ответила: «Поживи еще год спокойно, тебе пять». Я говорю: «Ну нет!» В итоге дали скрипку и отдали в музыкальную школу. Настя сначала пела и играла на фортепиано — тоже сама захотела, и отдали. Все очень логично складывалось.
— У Насти было на тебя влияние в музыкальном плане?
Маруся: Наверное. Она же моя старшая сестра. Я хотела быть такой же крутой, как она. Но это не в плане музыки, наверное. В музыке мы, будучи детьми, параллельно развивались и практически не взаимодействовали. Мы занимались в разных комнатах, играли на разных инструментах и учились у разных педагогов. Вместе начали заниматься музыкой, уже когда повзрослели.
— Не было скучно? Потому что большинству детей, которые учатся в музыкальной школе, это кажется довольно нудным занятием.
Настя: Конечно, я в какой‑то момент только так забивала на школу (смеется).
Маруся: Настя забивала, а я нет. У меня была идея фикс: я хотела стать скрипачкой. Я сначала мало занималась и никому об этом не говорила, но желания бросать у меня никогда не было.
— Когда решили перейти к поп-музыке?
Маруся: У меня не было такого, что академическая музыка надоела. Мы попробовали сочинить песню, сочинили и больше не смогли остановиться. Это было лет восемь назад. Мы очень долго занимались параллельно и тем и другим. Когда встал выбор, куда дальше идти, нам всем уже было понятно, что сосредоточимся на поп-музыке: мы уже работали с Пашей и записали EP.
Настя: Это ты сейчас про себя говоришь — у нас же было по-разному. Маруся просто тогда доучивалась в институте. Но да, мы вместе поняли, что нам ничего так не нравится, как это, и сошлись в этом выборе единодушно. Мы делаем то, что действительно хотели.
— Ваш отец выступал с советскими эстрадными музыкантами. В ваш дом приходили знаменитости?
У бабушки одним из учеников по гитаре был Игорь Саруханов, в Долгопрудном его семья жила в соседнем доме, а его родители хорошо общались с нашей бабушкой. Я помню, как он приезжал выступать к ней на юбилейный концерт в музыкальной школе, но мы с Марусей были тогда совсем маленькие. Мне было лет семь.
— Каково работать с родной сестрой?
Настя: Мы суперздорово взаимодействуем. Вообще, круто, что так вышло. Мы банда.
Маруся: Мы чувствуем музыку похожим образом, поэтому нам легко вместе работать. Мы даже сочиняем одновременно и легко.
Настя: Когда мы стали писать песни, мы сразу начали делать это вместе. Мы никогда не думали о том, какую музыку будем делать. Просто решили: «О, давай делать!» — «Давай!»
— Как вы познакомились с Пашей?
Настя: У нас есть общий друг-музыкант Игорь Грибов. Он, кстати, будет с нами в команде играть на гитаре и синтах. Мы раньше занимались музыкой вместе с Игорем. Он и познакомил нас с Пашей.
Паша: Это мой друг из моего родного города. Он пришел и попросил помочь сделать песню. Я согласился, и как‑то это подзатянулось.
Маруся: Группа с Пашей обновилась. Первый EP мы записывали уже втроем. Когда мы приходили к Паше, у нас уже были песни и идеи, а дальше мы вместе думали и выбирали.
— Паша, ты работал звукорежиссером на телике. Что это были за канал и программы?
— Как ты туда попал? Увлекался спортом?
Паша: Нет, я всю жизнь увлекался рэпом. Однажды увидел твит Дениса Карандаша Кто это? Денис Григорьев, он же Карандаш, один из важнейших русских рэперов нулевых, автор альбома «Американщина». — он на этом продакшене занимался графикой и написал в твиттере, что команда ищет звукорежиссера. Я написал контакту, который он оставил, и меня позвали.
— В чем заключается работа звукорежиссера на ТВ?
Паша: На постпродакшене аналитических программ и документальных фильмов происходит вот что. Записывают телеведущих, у них два микрофона, то есть две дорожки. Они поговорили, началась видеомагнитная запись, то есть сюжет. Там несколько дорожек: голос спикера, интершум, музыка — ты должен все это привести к некоему балансу, чтобы зрителю было удобно слушать всю совокупность. На прямых эфирах примерно то же самое: у тебя есть пара фейдеров с ведущими и пара с сюжетами. По большому счету ты поднимаешь-опускаешь фейдеры, если не возникает внеплановая ситуация. Нужно просто следить, чтобы все было в балансе по звуку, там почти нет особых тонкостей.
Звукорежиссеры — это очень часто ребята из музыки. Не всегда и не у всех получается достаточно зарабатывать музыкой, поэтому люди ищут какие‑то смежные штуки. Одна из них — звукорежиссура такого толка.
— Это помогает в музыке?
Паша: Мне помогло стопроцентно. Во-первых, я познакомился с кучей классных ребят, которые стали моими друзьями. Это как раз музыканты, которые подрабатывают так. Они меня многому научили. Например, Андрей Бугров как раз работает на «Матче», он автор классных двух альбомов. Мы с ним писали музыку в то время. Ленька Шешенин еще, он сейчас почти не занимается музыкой, но году в 2011-м или 2012-м он вместе с Манижей делал ее первые треки. Во-вторых, я в целом стал лучше понимать этот самый баланс. Крутить эквалайзер с компрессором я научился именно на телике.
Джеймс Блейк, светлая музыка, убежать с вечеринки
— Давайте про название. Есть ли в нем, кроме очевидного смысла, что‑то еще? Может, это аллюзия на фильм Бодрова, например?
— Удавалось ли вам зарабатывать на музыке до подписания контракта?
Маруся: Ну долларов сорок мы заработали, конечно (смеется).
Паша: Это с агрегаторов. Но мы платили за размещение, поэтому в итоге в ноль вышли.
— Как реагируете на постоянные сравнения с Джеймсом Блейком? Не раздражает?
Маруся: Совсем не раздражает. Джеймс Блейк прекрасен.
Паша: Мы в принципе не стараемся делать такую музыку, какую кто‑то уже делал. Мы продукт своего опыта: мы слушаем музыку, живем свою жизнь, к нам приходят всякие тембральные и мелодические штуки с разных сторон и в разном виде — мы просто синтезируем из этого что‑то свое. Наверное, мы похожи на Блейка. Но штука в том, что сравнений много и нас часто сравнивают с теми, кого мы даже не слышали.
Настя: Например, FKA Twigs никто из нас особенно не слушал.
— Давайте тогда закроем этот вопрос: кого вы слушаете и кто вас особенно покорил в последнее время?
Настя: Фрэнка Оушена очень любим и много слушаем. Кендрика обожаем.
Маруся: Мне понравилась песня, которую Slowthai делал с Джеймсом Блейком.
Настя: А мне не очень. Билли Айлиш уважаем, но я, если честно, не очень часто ее слушаю. Но если случайно попадается, мне нравится всегда. Обычно под жизнь не подходит — я более ритмичное люблю. А Маруся любит вот.
Паша: То есть для тебя даже Билли Айлиш недостаточно ритмичная?
Настя: Да, в последнее время люблю что‑то еще бодрее. Обычно в жизни слушаешь музыку, когда куда‑то идешь или едешь, когда находишься в движении. Я редко включаю музыку дома в колонках. Поэтому нравится более ритмичная музыка, которая подходит под шаг.
Паша: Я очень поп-пацан. Даже если музон странный, то все равно популярный. Люблю Фрэнка, люблю Блейка, люблю Bon Iver. Если это электронный музон, то довольно простой. У меня есть кенты, которые реально копаются, показывают какого‑нибудь детройтского технаря из девяностых, а я вообще ничего не понимаю. Из последнего, что я полюбил, — это Choker. У него есть ипэшка «Forever & a Few» — это прям два месяца моей жизни в прошлом году. Последняя запавшая в душу музыка, от которой плакать хочется.
А из прям последнего, что в этом году я слушал, это Vacío. Это русский пацаненок из Еката, у него недавно с Федуком выходила песня «Друзья». У него очень-очень-очень классный альбом «Индепендент», я прям впечатлен. Очень хочется познакомиться и пообщаться, крутой пацан. Адиля очень любим слушать.