Сартр с чего начать читать
Явление по имени Сартр: от идеальной страны до идеальной любви
21 июня французскому философу-экзистенциалисту, писателю Жану-Полю Сартру исполнилось бы 115 лет. Мы попросили рассказать о нем известную поэтессу и эссеиста Татьяну Щербину.
Больше всего Сартру хотелось двух вещей: идеальной страны – не утопии, а в реальности – и идеальной любви.
Его первый и долго считавшийся лучшим роман «Тошнота» – о невозможности смириться: героя от всего тошнит, физически. Ото всех проявлений существующего мира. За новый лучший мир Сартр готов был сражаться. Сначала таким миром ему виделся СССР – он восхищался им издалека, но при более близком знакомстве разочаровался, и осанны (молитвенные восклицания – Прим. ред.) сменились инвективами (обличительные речи – Прим. ред).
Когда на Кубе произошла революция, он ринулся туда, решив, что вот он, тот Остров Свободы, каким и должен стать весь мир. Дружил с Фиделем Кастро, написал уйму восторженных репортажей о кубинской революции и далеко не сразу понял, что опять ошибся. Зато уж в 1968 году в Париже ошибки не было, он принял самое деятельное участие в тогдашней революции, был арестован как участник беспорядков, но выпущен де Голлем, сказавшим: «Франция Вольтеров не сажает». Сартр был единственным человеком, которого студенты, державшие оборону Сорбонны, пригласили внутрь. А потом хотели учредить премию его имени, но он отказался. Как отказывался и прежде от официальных знаков отличия: от ордена Почетного Легиона, от Нобелевской премии по литературе, которую ему присудили в 1964 году («за богатое идеями, пронизанное духом свободы и поисками истины творчество, оказавшее огромное влияние на наше время»). Объяснял это тем, что, приняв премию, лишился бы независимости, своего неизменного жизненного кредо. Но тут было и другое: Нобелевская премия казалась тогда даже менее значимой, чем явление по имени Сартр.
Писатель, философ – частные случаи этого явления. Его философия предполагала активизм: я так мыслю, значит, я так действую. Но в период немецкой оккупации Сартр сидит в кафе «де Флор» и пишет книгу о том, как можно быть и не быть. Его трактат «Бытие и ничто» говорит о том, что Бытие – это существование, не знающее отрицания, отторжения, искажения, отсутствия. А когда человек начинает задавать вопросы – тут и возникает Ничто, потому что ответ может быть отрицательным. В отрицании – печаль (если не все та же «тошнота»), но с ним возникают и свобода, и представление о границах должного и желаемого. Эта книга, изданная в 1943 году, заняла в 1999-м во французском рейтинге ста лучших произведений ХХ века 13-е место, обойдя более очевидные, на мой взгляд, романы – «Волшебную гору» Томаса Манна и «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса. Борис Виан, друг и сподвижник Сартра, вывел его в своем романе «Пена дней» (1947) под именем Жан-Соль Партр, высмеивая культ, принимавший тогда циклопические масштабы.
Свою идеальную страну Сартр в конце концов получил – Францию после 1968-го и до 1980 года, когда он умер. В восьмидесятые Франция «обуржуазилась», что снова вызвало бы «тошноту» у яростно левого Сартра. А идеальную любовь он собрал как пазл из энного количества женщин. Всегдашней «Прекрасной Дамой», другом, конфидентом, спутницей, известной как его жена (хотя они никогда не женились и не жили вместе), была писательница Симона де Бовуар. С юности они решили строить свои отношения по-особенному – как «открытый брак». У них были общие любовницы, у Бовуар случались и многолетние романы с мужчинами, но с Сартром они всегда оставались самыми близкими и любящими друг друга людьми. А в какой-то момент они стали альтер-эго друг друга.
Мое любимое сочинение Сартра еще со студенческих лет – пьеса «Мухи», написанная в 1943 году. Недавно я ее перечитала и обнаружила удивительную злободневность.
КЛИТЕМНЕСТРА. Жители равнины подвергли нас карантину: для них наше покаяние – чума, они боятся заразы.
ОРЕСТ. Это мне известно.
КЛИТЕМНЕСТРА. Тебе сказали, что мы вот уже пятнадцать лет гнемся под бременем неискупимого преступления?
ОРЕСТ. Сказали.
КЛИТЕМНЕСТРА. Что виновней всех Клитемнестра? Что само имя ее проклято?
ОРЕСТ. Сказали.
КЛИТЕМНЕСТРА. И ты все же пришел? Чужеземец, я царица Клитемнестра.
ЭЛЕКТРА. Не размякай, Филеб. Царица развлекается нашей национальной игрой: игрой в публичную исповедь. Здесь каждый кричит всем в лицо о своих грехах. Нередко в праздничные дни какой-нибудь торговец, опустив железную штору своей лавки, ползет по улице на коленях, посыпает голову пылью и вопит, что он убийца, прелюбодей и изменник. Но жители Аргоса пресыщены: все наизусть знают преступления всех. Преступления же царицы и вовсе никого не забавляют – это преступления официальные, лежащие, можно сказать, в основе государственного устройства.
Сюжет – фантазия на тему мифа об Электре – состоит в том, что Орест приходит в родной город после долгих странствий, представляясь неким Филебом из Коринфа. В качестве Филеба он рассказывает Электре о том, как счастливы коринфяне, а признавшись, что он Орест, признается и в том, что вообще ничего не знает про Коринф. Юпитер, в котором Орест не распознает бога (тут у Сартра двоение: люди взывают к невидимому Зевсу, а Юпитер, его аналог из древнеримского пантеона, разгуливает по улицам), насылает на проклятый город полчища мух. Жители считают этих мух заслуженной карой, и Юпитера это забавляет. Он на стороне зла, Эгисфа и Клитемнестры, убившей царя Агамемнона, и хочет побыстрее отправить Ореста из города, поскольку его появление здесь освободит жителей. Царевна Электра живет во дворце как рабыня, а Орест в своих долгих скитаниях потерял смысл жизни. И только встреча Ореста и Электры дарит им обоим вместо унылого существования будущее. Орест должен отомстить убийцам своего отца Агамемнона, что он и делает, несмотря на противодействие Юпитера. Дальше мухи, они же эринии, богини мести, будут их преследовать. А город освободится, чего так боялись заговорщики, Юпитер и Эгисф (основа власти – страх перед ней жителей).
ЮПИТЕР. Орест знает, что он свободен.
ЭГИСФ (живо). Он знает, что свободен. Тогда его мало заковать в кандалы. Свободный человек в городе, как паршивая овца в стаде. Он заразит все мое царство, он загубит мое дело. Всемогущий боже, чего ты ждешь? Порази его.
Тут просматриваются и личные параллели: Орест – Сартр, нашедший себя в атеизме и вере в социалистические революции; Электра – Симона, из разорившейся семьи, получившая католическое воспитание и отринувшая религию, буржуазную этику, ставшая идеологом феминизма. И то и другое – шок в патриархальной Франции, но их союз постепенно изменил и страну. Например, Бовуар вела кампанию по отмене запрета на аборты, и она увенчалась успехом. Не говоря о том, что переломный 1968 год во многом был подготовлен сочинениями и образом жизни обоих. А то, что герой рассказывает о Коринфе, – это мечта самого Сартра: идеальная страна, которую он тотчас дезавуирует, когда вымышленный Филеб становится реальным Орестом. В «Мухах» – автопортрет автора да и, пожалуй, всего прошлого века.
Ощущение гнетущей безнадежности и морального опустошения. Как жить без ключевых ориентиров?
В этом романе раскрывается целая картина переживаний, поисков и устремлений главного героя, Антуана Рокантена. Сартр поднимает темы, которые, думаю, в большей или меньшей степени волнуют едва ли не каждого человека: темы ощущения бессмысленности существования, тягости жизни, осуществования человека в мире, его отношений с другими людьми и прежде всего с самим собой, понимание сути времени.
Читая роман «Тошнота», честно говоря, я приходила в ужас от того, в каком тупике ощущал себя главный герой. Каково это вообще чувствовать себя лишним, совершенно заброшенным? Потому что лично для меня самое страшное существование человека – существование в мире без идеалов, без базовых опор, которые бы придавали жизни настоящий смысл и, словно по волшебству, дарили человеку силы в такие минуты, когда, казалось бы, выстоять уже невозможно.
Каково это вообще, не иметь никаких ориентиров? Каково это ощущать, что все, что есть, все, что тебя окружает бесполезно?
Можно сказать, что Антуан Рокантен – личность, несомненно, глубокая интересная. В нем я увидела и черты философа, который привык все анализировать и давать своим мыслям и событиям вокруг себя определенное объяснение.
У самого Антуана присутствуют очень интересные мысли. Так, его осмысление времени очень необычно: с одной стороны, для Антуана во времени как бы увязает реальность, а с другой стороны, он считает необратимость времени приключенческим чувством и воспринимает себя как героя романа. Умение на себя посмотреть как бы извне в сочетании с тягой к романтике и развитым воображением сильно притягательно и, конечно же располагает меня к данному герою.
Причем, этот герой стремится найти объяснение отнюдь не обывательское, не поверхностное, а обоснованное и универсальное. Видно, что эти объяснения необходимы Рокантену. Он без них не может. Этот герой – натура мыслящая.
Но беда Антуана Рокантена в том, что сумев определить, что его гнетет, он не видит выхода из этого состояния. Подобное положение дел кажется главному герою, по большому счету, неразрешимым. Во время чтения «Тошноты» у меня не раз возникала мысль о том, что должен же быть какой-то выход из экзистенциального тупика. Почему тяжела ситуация, в которой оказался Антуан? Потому что связана с внутренним напряжением, с чувством заброшенности. Но к ее разрешению все же есть какой-то ключ! Мне было жалко главного героя, и я желала, чтобы он обрел смысл жизни, надеялась на скорейший и удачный исход событий.
О сильных сторонах книги
Роман действительно масштабный труд. Автор, с помощью философских размышлений и на примере персонажа книги, помогает читателю в некоторой степени посмотреть на себе как бы со стороны, увидеть отражение своих мыслей и чувств. И после книги » Тошнота» некоторое время еще обдумываешь ключевые идеи.
Что мне в этом романе не понравилось
Думаю, что Антуан персонаж интригующий и сложный, но в нем слишком много подавленности, пессимизма и, я бы даже сказала, неуверенности в себе. А мне все-таки больше нравятся персонажи, которые сильны духом, имеют свое призвание, уверены в своих идеях, готовы к самоотверженным действиям ради своих друзей и идеалов и вдохновляют других совершенствоваться. Которые не прячутся от опасностей, а готовы с достоинством ответить на вызов. Просто мне самой такие герои ближе по натуре.
Единственно оптимистичной показалась идея, что человек приходит к балансу с собой, когда решает, что ему стоит самому стать создателем, что морального опустошения можно избавиться посредством творчества.
И лично мое мнение: в поветсвование можно больше было вложить светлых моментов и сделать на них акцент.
К прочтению могу порекомендовать. Но считаю, что для знакомства с этой книгой нужен вполне определенный настрой.
Прекрасная книга, полностью оправдавшая свое название
Многие жалуются, что Сартр – этот тот ещё зануда. Пожалуй, они правы. Но в его тягучей монотонности, прерывающейся на истеричные нотки, есть особое очарование.
Повествование напоминает моего любимого Франца Кафку, но у последнего абсурд заключён в описании внешних раздражителей, а герой Сартра, скорее, находит необъяснимое не в окружающем мире, а исключительно в себе самом.
Мои воспоминания – словно золотые в кошельке, подаренном дьяволом: откроешь его, а там сухие листья.
Герой книги рассказывает историю от первого лица. Каждая глава – это личная запись. Дневник городского сумасшедшего. Но болезнь его души не прослеживается внешне, настоящий коллапс происходит в голове персонажа.
Гениально раскрыта моя любимая тема воспоминаний. Без лишней сладости или пронзающей печали. Размыто, сдержанно и абсолютно реально. Лейтмотивом произведения стало своеобразное «одиночество в толпе«. Оно раскрывается методом чувственной аналитики, присущей любому меланхоличному фантазеру. Подобные настроения случаются у каждого человека, поэтому каждый найдёт в «Тошноте» что-то своё, родное, знакомое.
Но я ничего больше не вижу: сколько я ни роюсь в прошлом, я извлекаю из него только обрывочные картинки, и я не знаю толком, что они означают, воспоминания это или вымыслы.
К огромному моему стыду, фанатом исторической науки не являюсь, поэтому некоторые отсылки в книги были недоступны моему восприятию, но на общие впечатления это никак не повлияло. Зато фанаты французской истории по достоинству оценят осведомлённость автора и из фактологического пласта произведения извлекут нечто, заслуживающее внимания.
Герой, отчаявшийся и запутанный в сетях свойственных противоречий, очень умён и глубок, что вызывает несомненную симпатию.
Теперь меня уже не удивляло, почему он так неукротимо задирал нос, – судьба людей такого роста всегда решается в нескольких сантиметрах над их головой.
Сцена с зеркалом в начале книги полюбилась особенно: неоднократно и я, вглядываясь в своё отражение, задавалась вопросами: «Что это за существо, для чего оно создано и правильно ли поступает?». Но ответов нет ни у меня, ни у Сартровского героя.
Поль Сартр Что такое литература?
Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.
ЧТО ОЗНАЧАЕТ ПИСАТЬ? 1
ДЛЯ ЧЕГО ПИСАТЕЛЬ ПИШЕТ? 6
ДЛЯ КОГО ПИСАТЕЛЬ ПИШЕТ? 11
СИТУАЦИЯ ПИСАТЕЛЯ В 1947 ГОДУ 27
Жан-Поль Сартр
ЧТО ТАКОЕ ЛИТЕРАТУРА?
ВВЕДЕНИЕ
Если у вас есть желание стать ангажированным, пишет один юный болван, почему бы вам не вступить в ряды ФКП? Известный прозаик, который часто оказывался ангажированным и еще чаще порывал со всякой ангажированностью, говорит мне: «Ангажированные художники самые слабые: возьмите хотя бы советских авторов». Престарелый критик жалуется тихим голоском: «Вы вознамерились окончательно прикончить литературу, со страниц вашего журнала веет нахальным презрением к изящной словесности».
Один ограниченный человек называет меня неисправимым упрямцем, по всей видимости, он считает это наихудшим оскорблением. Писатель, с трудом проковылявший с одной мировой войны на другую, чье имя порой пробуждает блеклые воспоминания у старшего поколения, упрекает меня за то, что я, видите ли, не забочусь о бессмертии. Он-то, слава богу, знает много в высшей степени порядочных людей, которые только на бессмертие и рассчитывают. По мнению шустрого американского газетчика, я виноват в том, что никогда не раскрывал книг Бергсона и Фрейда. Что касается Флобера, его тень преследует меня как воплощенные муки совести.
Мне лукаво подмигивают: «А поэзия, живопись, музыка? Их вы тоже намерены ангажировать?» Воинственно настроенные личности осведомляются: «В чем проблема? Ангажированная литература? Да это набивший оскомину соцреализм, если только не подновленный и агрессивный популизм».
Чушь собачья! Все потому, что читают второпях и берутся судить прежде, чем осознают смысл прочитанного. Придется начать сначала. Это никому не доставит удовольствия, но я вынужден долдонить одно и то же. Мои критики осуждают меня во славу литературы, не собираясь объяснять, что они, собственно говоря, понимают под этим словом. Чтобы достойным образом ответить на брошенный вызов, нам с вами стоит оценить без предрассудков писательское ремесло.
Что означает писать? Зачем и для кого пишет писатель? Кто и когда задавался такими вопросами – я об этом не слышал.
ЧТО ОЗНАЧАЕТ ПИСАТЬ?
Мы не собираемся ангажировать живопись, скульптуру и музыку, во всяком случае, не таким же образом, как литературу. Ради чего? Когда в прежние времена писатель высказывался о своем ремесле, от него ведь не требовали сейчас же распространить это мнение на другие сферы искусства. Однако, в наши дни модно говорить о живописи на музыкальном или литературном жаргоне и разглагольствовать о художественных текстах на сленге живописцев. Можно подумать, что существует лишь одно всеобщее искусство, которому безразлично, на каком языке выражаться, нечто вроде субстанции Спинозы, которая полноценно отражается в каждом из ее атрибутов.
Конечно, в основе всякого художественного призвания можно найти некий единый, не сформулированный отчетливо выбор. Он уточнится только позднее под воздействием обстоятельств, полученного образования и взаимодействия с внешним миром. В одну и ту же эпоху разные виды искусства влияют друг на друга, они обусловлены одними и теми же факторами общественного развития. Если критики пытаются вывести абсурдность литературной теории из того, что она не применима к музыке, они должны сначала доказать, что различные искусства параллельны. А такого параллелизма просто не существует. Отличаются не только форма, но и материал: одно дело работать над красками и звуками, и принципиально другое – выражаться с помощью слов. Ноты, краски и формы не являются знаками, они нас не отсылают к чему-то иному. Разумеется, невозможно свести их только к ним самим, поэтому, например, идея чистого звука является чистейшей абстракцией.
В «Феноменологии восприятия» Мерло-Понти ясно продемонстрировал: не существует качества или ощущения настолько очищенного, что оно не содержит значения. Живущий в них отчетливый смысл – легкая веселость или робкая грусть – остается неотрывным от них либо витает вокруг, как марево тумана в жаркий день. Это цвет или звук. Невозможно отделить яблочно-зеленый цвет от его терпкой веселости. Разве нельзя просто указать: «терпкая веселость яблочно-зеленого цвета»? Существует зеленое, существует красное. Это объекты, вещи, которые существуют сами по себе. Безусловно, можно договориться считать их условными знаками. Так говорят о языке цветов. Но если белые розы означают для кого-то «верность», это происходит потому, что он на время перестает видеть в них розы, его взгляд проникает сквозь них и различает по ту сторону абстрактную добродетель. Этот человек о них забывает, не замечает роскошную пышность, нежный стойкий аромат. Он ведет себя не как художник. Для настоящего художника колорит, букет цветов, позвякивание ложечки о блюдце есть вещи в самой высшей степени. Он задерживается на звуке или форме, снова и снова как зачарованный возвращается к ним. Цвет, ставший вещью, он перенесет на холст и подвергнет его единственной трансформации: преобразует в воображаемый объект. Таким образом, он ни в коей мере не рассматривает цвета и звуки как язык. То, что применимо к элементам художественного творчества, применимо и к более сложным их комбинациям: художник не собирается изобразить на полотне знаки, он хочет создать вещь. Если он кладет рядом красную, желтую и зеленую краски, нет причин думать, будто их сочетание обладает каким-то определенным значением, иначе говоря, отсылает к другому объекту. Несомненно, в этом сочетании цветов тоже живет душа, ведь имеются скрытые мотивы, по которым художник предпочел желтое лиловому. Мы можем смело утверждать, что созданные таким образом объекты выражают его самые глубокие намерения.
Но они никогда не выражают гнев, тревогу или радость так, как слова или мимика. Они лишь несут отпечаток этих чувств. Чтобы излиться в цвета, которые сами по себе обладают чем-то вроде смысла, эмоции художника смешиваются и замутняются, никто не может распознать их до конца.
Желтый просвет в тучах над Голгофой у Тинторетто выбран вовсе не для того, чтобы обозначить тревогу, и не для того, чтобы вызвать ее: он сам есть тревога и одновременно желтое небо. Это отнюдь не небо тревоги и не тревожное небо – это материализовавшаяся тревога, обернувшаяся желтым разрывом в небесах, тревога внезапно затопляющая зрителя, окрашенная самими характеристиками вещей, их плотностью, протяженностью, их слепым постоянством, их внешним по отношению к нам положением, их бесконечно сложными взаимосвязями с другими вещами. Тревога не прочитывается, земля и небо словно делают огромное и напрасное усилие, остановившееся на полпути, они силятся выразить то, чего им не дает выразить их природа.
Точно так же и значение мелодии – если здесь вообще допустимо употреблять слово «значение» – ничто вне ее самой. Этим музыка отличается от идей, которые можно без ущерба для смысла передать разными способами. Можно сказать, что она веселая или, наоборот, мрачная – в любом случае, она будет выше или ниже всех словесных оценок. Нельзя сказать, что музыкант обладает более богатыми или более разнообразными страстями. Но его страсти, породившие мелодию, претворившись в ноты, изменили свою суть и претерпели метаморфозу.
Крик боли – это знак той боли, которая вызвала его. Но реквием есть само страдание и, одновременно, нечто иное. Если читатель соблаговолит принять экзистенциалистскую терминологию – это страдание, которое уже не существует, но есть.
Но, что, если живописец изображает дома? Он как бы строит их заново, то есть создает воображаемый дом на холсте, а не знак дома. Родившееся таким образом здание обладает в полной мере двусмысленностью реального дома.
Дешевые понты, мода и безопасное бунтарство: что надо знать о Жан-Поле Сартре и как понять его запутанную философию
Герой нового выпуска программы «Нобель» с Дмитрием Быковым — французский философ, писатель, представитель атеистического экзистенциализма Жан-Поль Сартр, нобелевский лауреат 1964 года, отказавшийся от премии с формулировкой «Я не могу позволить себе зависеть ни от какой из существующих институций». По словам Быкова, лейтмотив произведений Сартра — ощущение внутренней тревоги и непоправимой трагедийности бытия. Быков оценивает левые убеждения Сартра как «комнатное бунтарство», которое, по мнению писателя, лучше всего отражено в фильме итальянского режиссера Бернардо Бертолуччи «Мечтатели». Быков рассказал, что взгляды Сартра не потеряли актуальности в наше время, когда автоматизированное бытие современных людей стало причиной моды на «осознанность».
Всем привет! Это программа «Нобель» на Дожде. С нами Дмитрий Львович Быков.
И Александра Яковлева. И Жан-Поль Сартр, нобелевский лауреат 1964 года, отказавшийся от премии с формулировкой «Я не могу позволить себе зависеть ни от какой из существующих институций». Под этим же девизом абсолютной независимости отказался он в конце сороковых от ордена Почетного легиона.
С Сартром, понимаете, отношение мое к нему сложное. Сартр ― это практически весь XX век с пятого по восьмидесятый, семьдесят пять лет безумно напряженной жизни, а написал он столько, что, я думаю, полное его собрание ненадолго бы, ненамного бы отставало от толстовского. Это была его главная форма жизни, он, кроме как писать, ничего не умел и ничего не делал. Это была его форма философствования. И потом, это такой его способ жить. Он действительно, когда не писал, не жил, не существовал. Он подверг существование самой радикальной критике, наверно, само существование, да. Когда человек ничего не делает, его как бы и нет.