вдовья дорожка на крыше что это
Самые интереснейшие архитектурные элементы, дошедшие до нашего времени
Современные дизайнеры и архитекторы умеют удивлять. Но стоит признать, что многие архитектурные элементы зданий, которые сохранились с глубокой древности, сегодня выглядят не менее интересно и интригующе. К тому же многие из них имеют интересную историю.
1. Окна для ведьм
Окна для ведьм — окна, которые размещены под углом в 45 градусов, по отношению к стенам дома или же в двухскатной торцевой стене дома. Учитывая, что эти окна находятся по диагонали к стенке дома и крыше, предполагалось, что «ведьмины окна» делали подобным образом из-за холодных зим в Вермонте (где они наиболее популярны), так как большинство традиционных окон пропускали слишком много холода в зимний период. Любопытное название «ведьмины окна» происходит от суеверий, что ведьмы не могли залетать внутрь домов через эти окна (ибо якобы они летали только по прямой).
2. Вдовьи площадки
Вдовьи площадки на крышах.
Вдовьи площадки — небольшие платформы на крыше домов, с которых открываются замечательные виды на окрестности. Согласно легенд, эти площадки когда-то делали себе на домах верные жены моряков, которые стояли или сидели на этих платформах, смотря в сторону горизонта на море и ожидая своих мужей-моряков. Тем не менее, на то время многие из моряков гибли в море, отсюда и произошло название «вдовьи площадки».
Некоторые говорят, что эти площадки также использовались морскими торговцами, которые после получения уведомления о прибывающем корабле забирались на вершину крыши, чтобы подтвердить, что их судно благополучно вернулось на берег. Большинство историков, однако, утверждает, что эти площадки на крыше использовались только во время чистки дымоходов.
3. Картуши
Так выглядит картуш.
Картуш — архитектурная конструкция, которая стала популярной в 16-18 веках. Представляет оно собой мотив в виде полуразвернутого (часто с надорванными либо надрезанными краями) свитка. Некоторые говорят, что картущ развился из упрощенных овальных рамок (которые носили одноименное название), используемых для обозначения царских имен в Древнем Египте. В средние же века, когда у улиц не было никаких названий или номеров, а многие люди были неграмотными, картуши помогали определять нужные дома. Многие картуши были украшены знаками или рельефами, которые отражали профессию жильца или его социальный статус.
4. Фальш-двери
Фальш-двери были общепринятыми архитектурными элементами в египетских гробницах, этрусских гробницах и римских виллах. В Египте они были также известны как «Двери Ka», поскольку они позволяли «Ka», элементу души, взаимодействовать с миром живых, проходя через эту дверь. В древней Этрурии ложные двери также нередко встречались в гробницах.
Некоторые современные историки утверждают, что они использовались как дверь в самой гробнице, другие утверждают, что они были дверьми в потусторонний мир, а третьи считают, что эти двери просто обозначали место, где семья должна вырезать дверь в случае расширения гробницы. В древних римских виллах ложные двери часто делали напротив настоящей двери и окрашивали в тот же цвет, чтобы достигнуть симметрии и сделать комнату кажущейся больше, чем она есть на самом деле.
5. Двери дьявола
В древних церквях северную дверь часто называли «дверью дьявола». Большинство подобных дверей в существующих церквях были построены еще в донорманнские времена до 12-го века. Сегодня почти все эти древние двери заблокированы или замурованы по неизвестным причинам, хотя это могло бы быть сделано, чтобы подавить широко распространенные суеверия о дьяволе.
Некоторые говорят, что северная дверь была использована языческим населением для входа в церковь (если быть точнее, в то место, где было старое место языческого поклонения). Т.е., это было по сути примирением между христианством и старыми религиями. Другие утверждают, что когда ребенка крестили и при этом изгоняли дух дьявола, то северную дверь приоткрывали на короткое время, чтобы позволить изгнанному духу бежать. После этого ее закрывали, чтобы не позволить дьяволу вернуться назад.
6. Отверстия для жрецов
Отверстия для жрецов.
Когда первые иезуиты прибыли в Англию, парламент постановил, что обращать английский народ в католичество является незаконным. Позже католическим священникам полностью запретили въезд в Англию, а тех, кого ловили в этой стране, строго наказывали. «Охотники на жрецов» рыскали по всей стране, собирая информацию и определяя местонахождение католических священников.
Поэтому, во многих католических семьях строили тайные входы для священников. «Отверстия для жрецов» строили в каминах, чердаках и лестничных клетках и, как правило, они были очень маленькими. Иногда священники погибали в этих тайниках от недостатка пищи или кислорода.
7. Молоток святилища
Вот такая дверная ручка.
Молоток или кольцо святилища — дверная ручка, которой можно было постучать в дверь христианской церкви. Иногда это было простое металлическое кольцо, в других случаях его искусно украшали. В соответствии с церковными законами средневековья, если человек, который совершил убийство в целях самообороны или сумел бежать из тюрьмы, коснулся святилища молоточком, то он считался полностью иммунным от ареста. В святилище подобные люди могли либо получить убежище, либо отсрочку, чтобы прийти к соглашению со своими врагами или планировать свой побег.
8. Таблички на домах басков
Таблички на домах басков.
В большинстве традиционных баскских домов кусок притолоки свисал над входной дверью. На этой части обычно вырезали имена первых владельцев дома, а также дату, когда дом был построен или отремонтирован. Иногда также на табличке над дверью делали резные фигурки, которые включали название дома и определенные символы, такие баскский крест, который символизировал Солнце.
9. Винтовые лестницы
В средневековые времена в замках часто были винтовые лестницы, ведущие наверх, по которым нужно было подниматься по часовой стрелке (т. е., вверх-вправо). Так было сделано с целью обороны замка: большинство людей являются праворукими и им попросту неудобно фехтовать при подъеме по подобной лестнице. У защитников же был больший диапазон движений и преимущество высоты.
У таких лестниц не было перил, чтобы атакующих было легче столкнуть вниз. Ступени лестницы также были специально разработаны (они имели разную высоту и ширину), чтобы как можно больше осложнить жизнь людям, штурмующим замок.
10. Отверстия для убийства
Отверстия для убийства
Со временем были разработаны машикули. Они были похожи на отверстия для убийства, но предоставляли защитникам лучшую позицию, давая им возможность атаковать сверху.
Зима тревоги нашей [litres] (9 стр.)
Много ночей я провел не смыкая глаз, под сонное мурлыканье моей Мэри. Когда долго глядишь в темноту, перед глазами начинают расплываться красные пятна и время тянется бесконечно. Мэри так любит спать, что я всегда стараюсь оберегать ее сон, даже когда у меня словно электрический ток бежит по коже. Стоит мне спустить ноги с кровати, она тотчас же просыпается. Ее это пугает. Она знает только одно объяснение бессонницы — болезнь, и если я не сплю, ей кажется, что я болен.
Но в эту ночь меня так и тянуло встать и выйти из дому. Мэри тихо мурлыкала, и на ее губах, как всегда, играла та архаическая улыбка. Может быть, ей снилась удача, снилось богатство, ожидавшее меня впереди. Мэри не чужда гордыни.
Странное дело, почему вдруг человек уговаривает себя, что в определенном месте ему думается лучше? У меня есть такое место. С давних времен есть, хотя, по правде сказать, я не так уж много думаю, когда бываю там, больше отдаюсь чувствам, переживаниям, воспоминаниям. Это мое тайное убежище — у каждого, верно, есть такое, только никто в этом не признается. Осторожным, крадущимся движением скорей разбудишь спящего, чем нормальным и естественным. Кроме того, я убежден, что во сне люди могут проникать в чужие мысли. Я стал внушать себе, что мне нужно в уборную, и, когда это удалось, поднялся и вышел. А из уборной я потихоньку спустился вниз, захватив с собой одежду, и в кухне оделся.
Мэри часто винит меня в том, что я болею душой за несуществующие чужие беды. Может быть, она и права, но мне вдруг представилось, как она просыпается и, не найдя меня ни в спальне, ни в кухне, ходит в испуге по всему дому. Я взял карандаш и написал на листке из книги домашних расходов: «Родная, мне не спалось, и я решил пройтись. Скоро вернусь». Листок я положил на середину стола, так чтобы он сразу бросился ей в глаза, как только она включит свет в кухне.
Потом я отворил кухонную дверь и потянул носом воздух. Было холодно, пахло морозным инеем. Я поднял воротник пальто и надвинул на уши вязаную матросскую шапку. Электрические часы в кухне жужжали. Они показывали без четверти три. Значит, почти четыре часа я лежал и смотрел, как расплываются в темноте красные пятна.
Наш Нью-Бэйтаун — красивый город, старый город, один из первых в Америке, заслуживших название города. Его основатели, в том числе мои предки, были, наверно, сыновьями тех буйных, шальных, вероломных стяжателей-моряков, что при Елизавете смущали покой Европы, при Кромвеле хозяйничали в Вест-Индии и наконец, заручившись грамотами вернувшегося на престол Карла Стюарта, свили гнездо на северном побережье. Они с успехом сочетали в себе пиратов и пуритан, которые, если разобраться поглубже, не так уж сильно отличались друг от друга. И те и другие были нетерпимы к противникам, и те и другие зарились на чужое добро. Их союз породил выносливое, крепкое обезьянье племя. Обо всем этом я знаю из рассказов отца. Он был большой любитель семейной истории, а я замечал, что любители семейной истории редко обладают качествами предков, которыми они гордятся. Мой отец был добрый, мягкий человек, весьма начитанный и весьма непрактичный, простак с редкими проблесками мудрости. В одиночку он ухитрился растерять почти все, что за несколько столетий накопили Хоули и Аллены: землю, деньги, положение, перспективы, — все, за исключением имени; впрочем, только именем он и дорожил. Отец любил просвещать меня насчет того, что он называл «наследием поколений». Поэтому мне так много известно о наших предках. И поэтому же, должно быть, я теперь служу продавцом в лавке бакалейщика-сицилийца, в квартале, который некогда весь принадлежал семейству Хоули. Я хотел бы не принимать этого к сердцу, но не могу. Не кризис, не тяжелые времена сокрушили нас.
Все это не пришло бы мне сейчас в голову, не скажи я, что Нью-Бэйтаун красивый город. Я пошел по Вязовой не налево, а направо и очень скоро очутился на улице Порлок, которая тянется почти параллельно Главной. Крошка Вилли, наш толстый констебль, наверняка дремлет сейчас в полицейской машине где-нибудь посреди Главной улицы, а у меня нет ни малейшего желания вступать с ним в беседу. «Откуда так поздно, Ит? Уж не завели ли вы себе красотку?» Крошке Вилли скучно, и он любит поговорить с прохожим, а потом порассказать другим, о чем был разговор. Немало досадных сплетен пошло гулять по городу только из-за того, что Крошка Вилли скучает на ночном дежурстве. Констебля, который дежурит днем, зовут Стонуолл Джексон Смит. Это не прозвище. Так его нарекли при крещении — Стонуолл Джексон[6], и теперь уж его не спутаешь с каким-нибудь другим Смитом.
Не знаю почему, но если в городе двое полицейских, то они всегда полная противоположность один другому. Стони Смит, если вы его спросите, какой сегодня день, ответит вам только разве на суде под присягой. Смит — главная полицейская власть в городе, он предан делу, в курсе всех новейших методов и прошел специальную школу ФБР в Вашингтоне. На мой взгляд, это образец полицейского: высокий, молчаливый, глаза посверкивают, точно кусочки металла. Всякому, кто замышляет преступление, я бы посоветовал держаться подальше от Стони.
Все это не пришло бы мне в голову, не сверни я к Порлоку, чтобы избежать встречи с Крошкой Вилли. Порлок — улица, где стоят самые красивые дома в Нью-Бэйтауне. Дело в том, что в начале девятнадцатого столетия у нас тут было больше сотни китобойных судов. Проплавав год-два где-нибудь в Антарктиде или Южно-Китайском море, эти суда возвращались с ценнейшим грузом китового жира. А так как по дороге им случалось заходить в чужеземные гавани, то, кроме груза, они привозили заморские диковины и заморские идеи. Вот почему в домах на Порлоке так много китайских вещиц. К тому же некоторые из этих старых шкиперов-судовладельцев обладали хорошим вкусом. Денег у них было много, и, собираясь строить дом, они выписывали архитекторов из Англии. Вот почему на улице Порлок так чувствуется влияние Роберта Адама и архитектуры классицизма. Такова была тогдашняя мода в Англии. Но наряду с полуциркульными окнами, каннелюрами и дорическими колоннами в каждом доме непременно имелась «вдовья дорожка» на крыше, откуда, по идее, верные жены могли всматриваться в даль, ожидая возвращения кораблей. Иногда, возможно, так и бывало. Но Хоули, а также Филлипсы, Элгары и Бейкеры — более старые семьи. Все они как жили, так и живут на Вязовой, в домах так называемого раннего американского стиля, с островерхими крышами и обшивкой из корабельного теса. И наш дом, старый дом Хоули, тоже такой. А кругом растут исполинские вязы, которым столько же лет, сколько и домам.
На Порлоке сохранились газовые фонари, только в них теперь вставлены электрические лампочки. Летом сюда съезжаются туристы полюбоваться городской архитектурой, вдохнуть, как они выражаются, «аромат старины». А разве только старина обладает приятным ароматом?
Не помню уже, при каких обстоятельствах Хоули породнились с вермонтскими Алленами. Это произошло вскоре после революции 1776 года. При желании было бы нетрудно проверить. Среди бумаг на чердаке наверняка есть какие-нибудь свидетельства на этот счет. Когда умер мой отец, Мэри уже была по горло сыта историей семейства Хоули, и я вполне сочувственно отнесся к ее предложению снести все бумаги на чердак. Чужая семейная история не так уж занимательна. Мэри даже не уроженка Нью-Бэйтауна. Ее родные ирландского происхождения, но не католики. Последнее обстоятельство она всегда подчеркивает. Мы олстерцы, говорит она. Сюда она приехала из Бостона.
Впрочем, нет. Я привез ее из Бостона — это будет вернее. Как сейчас, а может быть, даже лучше, вижу нас обоих: пугливый, нервничающий младший лейтенант Хоули в трехдневном отпуске и милая, трогательная, розовая и душистая девочка, вдвойне прелестная благодаря юности и войне. Как серьезны, как неумолимо серьезны мы были! Меня убьют, а она всю жизнь будет верна памяти павшего героя. Все точно так же, как еще у миллионов оливковых мундиров и пестрых ситцевых платьев. И все легко могло кончиться обычным посланием: «Милый Джон…» — и так далее. Но Мэри и в самом деле оказалась верна своему герою. Ее письма — голубые конверты, синие чернила, круглый четкий почерк — с трогательной неизменностью следовали за мной всюду; вся моя рота узнавала их издали, и все почему-то радовались за меня. Даже если бы я не собирался жениться на Мэри, ее постоянство заставило бы меня сделать это во славу вековечной мечты о прекрасных и верных женщинах.
Она не изменилась и тогда, когда пришлось оторваться от родной ирландско-бостонской почвы ради старого дома Хоули на Вязовой улице. Ее ничто не могло изменить — ни постепенный упадок в моих делах, ни рождение детей, ни беспросветность нашего теперешнего существования, с тех пор как я тяну лямку продавца в бакалейной лавке. Она из тех, кто умеет терпеливо ждать, я это знаю. Но сейчас, мне кажется, и ее долготерпение стало понемножку иссякать. Никогда прежде она ничем не выдавала своих сокровенных желаний, потому что моя Мэри по натуре не способна к насмешкам или презрительным упрекам. Ни при каких житейских передрягах она не опускала головы. И если в ней иногда прорывается горечь, это оттого и странно, что непривычно. Как быстро бегут ночью мысли под скрип шагов на заиндевелой мостовой.
Вдовья дорожка на крыше что это
Дорога на Рейншедоу
Но знание это было не из тех, что могут придать отваги и мужества. По крайней мере, не в случае с Люси. Оно сделало её осторожной. Скрытной. Ведь если выкажешь, что обладаешь неким волшебным даром, особенно таким, которым не можешь управлять, значит, ты не такая, как все. А даже семилетние дети понимают, что никому не хочется оказаться по ту сомнительную сторону границы между нормальными и «не такими». Всем нужно чувство принадлежности. Проблема в том, что не важно, как тщательно ты прячешь свой секрет, одно лишь то обстоятельство, что он у тебя есть, отделяет тебя от прочих.
Она так до конца и не поняла, почему волшебство случается и какая череда событий привела к самому первому его появлению, но полагала, что всё началось тем утром, когда Элис проснулась с негнущейся шеей, лихорадкой и ярко-красной сыпью. Мать, увидев свою младшенькую, тут же принялась кричать отцу, чтобы тот вызывал доктора.
Напуганная суматохой в доме, Люси в ночной рубашке сидела на кухонном стуле, а сердечко её бешено колотилось при виде отца, в такой спешке бросившего телефонную трубку, что та выскочила из своего пластикового гнезда.
– Найди свои туфли, Люси. Да побыстрее. – Всегда такой спокойный голос отца сорвался на последнем слове. Лицо его казалось мёртвенно-бледным.
– Мы с мамой повезём Элис в больницу.
– Ты сегодня побудешь с миссис Гейцлер.
При упоминании соседки, вечно оравшей, стоило только Люси проехать на велосипеде по лужайке перед домом этой миссис, девочка запротестовала:
– Не хочу. Она страшная.
– Не сейчас, Люси. – Отец наградил дочку таким взглядом, что у той слова застряли в горле.
Они вышли к машине, и мама забралась на заднее сиденье, держа Элис на руках, словно младенца. Звуки, издаваемые Элис, были настолько пугающими, что Люси, не выдержав, зажала уши руками. Она съёжилась на влажных, прилипающих к ногам виниловых сиденьях в самый что ни на есть тугой комочек. Как только родители высадили Люси у дома миссис Гейцлер, они умчались прочь в такой спешке, что покрышки минивэна пробороздили чёрные полосы на подъездной дорожке.
Когда миссис Гейцлер приказывала Люси ничего не трогать, лицо старой ворчуньи морщилось, как жалюзи. Дом соседки был полон антиквариата. В воздухе витала приятная заплесневелость старинных книг вкупе с резким лимонным запахом полироли для мебели. Было тихо, словно в церкви: ни телевизора на заднем плане, ни музыки, ни голосов или же телефонного трезвона.
Сидя неподвижно на парчовой софе, Люси во все глаза смотрела на бережно устроенный на кофейном столике чайный сервиз. Сервиз был сделан из стекла, подобного которому Люси никогда прежде не видела. Каждая чашечка и блюдце горели разноцветным светом, стекло украшали щедрые золотые мазки в виде цветочков и завитков. Зачарованная тем, как переливались цвета под разными углами, Люси встала на колени на полу и принялась наклонять голову из одной стороны в другую.
Стоявшая в дверях миссис Гейцлер издала негромкий смешок, прозвучавший, как треск кубиков льда, когда в них наливают воду.
– Это художественное стекло, – пояснила она. – Сделано в Чехословакии. Оно хранится в моей семье уже сотни лет.
– А как в нём оказались радуги? – тихонько спросила Люси.
– Растворили в расплавленном стекле краску и металл.
Люси была поражена новым открытием.
– А как плавят стекло?
Но миссис Гейцлер уже наскучила болтовня.
– Дети задают слишком много вопросов, – проворчала она и удалилась на кухню.
Вскоре Люси узнала, как называется то, что случилось с её пятилетней сестричкой. Менингит. Это означало, что домой Элис вернётся очень слабенькой и уставшей, а Люси должна быть хорошей девочкой, помогать ухаживать за ней и не устраивать беспорядка. Ещё это значило, что Люси не должна спорить с Элис и вообще каким-либо образом расстраивать её. «Не сейчас» – фраза, которую чаще всего произносили родители.
Долгое однообразное лето явилось мрачным отступлением от привычной череды детских праздников, ночёвок в палатках и шатких лимонадных стоек. Болезнь превратила Элис в некий центр масс, вокруг которого, подобно нестабильным планетам, вращались по орбитам тревоги остальные члены семьи. За несколько недель, прошедших с тех пор, как Элис вернулась из больницы, в её комнате скопились целые горы новых игрушек и книг. Ей позволяли бегать вокруг стола во время трапезы, не заставляли говорить «пожалуйста» и «спасибо». Но даже съев самый большой кусок торта, или отправляясь спать позже других детей, Элис никогда не была довольна. Для девочки, которая и без того имела слишком много, не существовало такого понятия, как «чересчур».
Маринны жили в Сиэтле, в районе Баллард, издавна населённом скандинавами, промышлявшими ловлей лосося или же трудившимися в консервной промышленности. И хотя по мере того, как Баллард рос и развивался, доля скандинавского населения сокращалась, следы местного наследия сохранились в изобилии повсеместно. Мама Люси готовила по рецептам, доставшимся ей от скандинавских предков. гравлакс, маринованный в соли, сахаре и укропе лосось. жареные свиные рулеты с начинкой из чернослива с имбирём. или крумкаке, вафельное печенье с кардамоном, свёрнутое в идеальные конусы с помощью деревянных ложек. Люси любила помогать матери на кухне, особенно потому что Элис не интересовалась готовкой и никогда не мешала им.
Лето перетекло в прохладную осень, начались занятия в школе, а ситуация в доме по всем признакам не менялась. Элис вновь почувствовала себя здоровой, но семья по-прежнему продолжала жить, руководствуясь выработанными во время ее болезни принципами: Не расстраивай её. Дай ей то, чего она хочет. Стоило Люси пожаловаться, как мать тут же резко обрывала её в манере, которой за ней никогда не водилось прежде.
– Как не стыдно завидовать. Твоя сестра чуть не умерла. Ей было ужасно больно. А тебе очень, очень и очень повезло, что не довелось пройти через то, что пережила она.
Чувство вины потом ещё долго не отпускало Люси, разгораясь раз за разом, подобно устойчивой лихорадке. До тех пор, пока мама так жёстко не заговорила с ней, Люси не удавалось распознать надоедливое чувство, натягивающее внутренности не хуже струн на скрипке. Это была ревность. И пусть Люси не знала, как избавиться от этого чувства, однако понимала, что не должна даже заговаривать о нём.
Между тем Люси ничего не оставалось делать, кроме как ждать, пока всё не станет, как прежде. Правда, она так и не дождалась. И пускай мама повторяла, что любит обеих дочерей одинаково, просто по-разному выражает свою любовь, Люси не переставала думать, что способ, каким мама выражает любовь к Элис, кажется куда лучше.
Люси обожала маму, которая всегда придумывала интересные занятия в дождливый день, и никогда не возражала, если Люси хотелось поиграть в переодевания с туфлями на шпильках в её гардеробной. Однако, вся мамина игривость, казалось, начала сходить на нет, уступая место некой загадочной грусти. Порой Люси заходила в комнату и обнаруживала, что мать с отсутствующим видом безучастно глядит в какую-то неподвижную точку на стене.
Иногда по утрам Люси на цыпочках прокрадывалась в родительскую спальню и забиралась к маме в постель, и они лежали, обнявшись, пока холод в босых ножках не растворялся под теплыми одеялами. Отца раздражало, когда он обнаруживал Люси в их кровати, и он принимался ворчать, чтобы та возвращалась к себе в комнату.
Вдовья дорожка на крыше что это
Все ошеломленно смотрели на нее.
– Ты имеешь в виду Келефона? – наконец заговорил Бельтан. – Он Повелитель рун, и мы видели, как он разбивает руны. Значит, он второй Разбиватель рун.
Фолкен покачал головой.
– Недостаточно просто уметь разбивать руны. Пророчество гласит, что Разбиватель рун – это тот, кто разобьет Первую руну и уничтожит Зею.
– Это был не Келефон, – сказала Грейс, вспоминая человека в черном. – Келефон выше. Кроме того, вряд ли он мог опередить нас. Ни одно судно не способно состязаться в скорости с белым кораблем Маленького народца.
– А еще, – добавил Бельтан, – Келефон намеревался предать Бледного Короля, завладеть Камнями и править Зеей. Он не собирается уничтожать этот мир. Нет, здесь был кто-то другой.
Дарж скрестил руки на груди.
– Не знаю, – устало проговорил Фолкен. – Но теперь у второго Разбивателя рун есть руна неба…
– …которую можно использовать, чтобы сделать в мире трещину и впустить к нам Мога, – закончил за него Тревис, в глазах его появилась тоска.
Грейс подошла к нему.
– Тебе известно о Моге? Как он намерен вернуться на Зею?
– Мне сказал брат Сай. Я видел его, Грейс, в…
Рубиновый свет затопил башню. Они повернулись и увидели входящую в дверь маленькую босоногую фигурку. На девочке было то же самое простое серое платье, в котором Грейс видела ее в последний раз, а огненно-рыжие волосы по-прежнему оставались спутанными. В руках она держала камень.
Крондизар, Камень Огня.
Камень испускал рубиновый свет. Свет резвился в воздухе, словно множество алых светлячков, а его прикосновение было теплым и нежным. Так вот почему исчезла звезда. Тира вернулась на Зею.
Сердце Грейс растаяло.
– Тира, – с улыбкой проговорила она, хотя по ее щекам катились слезы.
Маленькая девочка рассмеялась и подбежала к ней. Нет, не к ней, а к Тревису. Он опустился перед Тирой на колени, а девочка протянула ему сияющий Камень.
– Разбиватель рун, – сказала она и вновь рассмеялась.
Здесь кончается «КРОВЬ ТАЙНЫ», Четвертая Книга «ПОСЛЕДНЕЙ РУНЫ». История о Решающей Битве за Зею будет продолжена в Книге Пятой «ВРАТА ЗИМЫ».
Гровер Кливленд
22-й и 24-й президент США (1885–1889 гг. и 1893–1897 гг.).
Закон Блэнда-Эллисона
Принят в 1878 г. под давлением фермеров и владельцев серебряных рудников на Западе США и организации демократической партии в западных штатах, требовавших неограниченной чеканки серебряной монеты.
«Стетсон»
Широкополая фетровая шляпа с высокой тульей.
«Вдовья дорожка»
Площадка с перильцами на крыше дома.
Монте
Азартная карточная игра (исп.).
Горячий напиток из подслащенного пива со спиртом, яйцом и специями.
Канун дня всех святых
Вечер 31 октября, когда дети одеваются в костюмы и ходят по домам соседей, предлагая их угостить – в противном случае они могут учинить какое-нибудь озорство.
Слипи-холлоу
Кресло-качалка с высокой спинкой, вид мебели, популярный в США в середине XIX века.
Амонтильядо
Выдержанный сухой херес.
Таос – городок в центральной части штата Нью-Мексико.
Великие равнины
Предгорное плато, протянувшееся на 3 тысячи километров вдоль восточных склонов Скалистых гор.
Арапахо
Племя североамериканских индейцев.
Комитет бдительности
Сибола
Легендарная сказочно богатая страна на западе США, которую искали испанские завоеватели. – Примеч. пер.
Laudanum
Настойка опия (лат). – Примеч. пер.
Геттисбергское сражение
Произошло в 1863 году во время Гражданской войны в США. – Примеч. пер.
Анасази
Древняя культура Северной Америки. – Примеч. пер.
Лигроин
Смесь углеводородов, фракция нефти, выкипающая в пределах 120–140 градусов Цельсия. – Примеч. пер.
«Сэйфуэй»
Компания, владеющая крупной сетью супермаркетов. Планировка торговых площадей одинакова во всех магазинах сети, поэтому покупатель, войдя в магазин в любом городе, знает, где находится нужный ему отдел. – Примеч. пер.
Гадес
Бог подземного царства в греческой мифологии. – Примеч. пер.
Веста
Богиня римской мифологии. – Примеч. пер.
«Граф Грей»
Знаменитый сорт английского чая, в прямом переводе его название значит «серый граф». – Примеч. пер.
Морская сажень
Мера длины, равная шести футам или примерно 183 см.
Стоунхендж
Один из самых больших и известных в мире кромлехов, сооружен в 1900–1800 годах до н.э. Находится в Англии.