Кто такой гаврош история
Гаврош
Гаврош был одиннадцатилетним мальчиком, живущим на площади Бастилии в огромном деревяннои слоне, оштукатуренным снаружи. Хотя родители его были живы, они не заботились о нем, и он рос как настоящий сирота и жил на улице. Гаврош был гаменом.
Гамен — олицетворение Парижа, а Париж — олицетворение всего мира.
— Виктор Гюго «Отверженные»
«Это были мальчуганы от семи до одиннадцати лет. Жили они обычно стайками. Их родители, замученные нищетой и тяжким трудом, не могли, а иногда и не хотели заботиться о них. Но гамены не унывали. Обедали они не каждый день, зато каждый день, если им хотелось, пробирались в театр. На теле у них иногда не бывало рубашки, на ногах – башмаков, над головой не было крыши. Они целыми днями бродили по улицам, ночевали где попало. Одеты они были в старые отцовские штаны, которые волочились по земле. Голову им покрывала чья-нибудь старая шляпа, сползавшая на самый нос.
Чтобы попасть в компанию парижских гаменов, надо было иметь немалые заслуги. Один, например, был в большом почёте за то, что видел, как человек свалился с колокольни, другой – за то, что на его глазах опрокинулся дилижанс, третий – потому, что был знаком с солдатом, который чуть не выколол глаза какому-то важному господину. Крепкие кулаки очень ценились у них. Гамен любил прихвастнуть: «Вон какой я силач, посмотри-ка!» Всякий, кому случалось порезаться очень глубоко, «до кости», считался героем. Левше все очень завидовали. Косоглазый пользовался большим уважением.»
Несмотря на свою тяжелую жизнь, сделавшую его хитрым и пронырливым, у Гавроша было доброе сердце. Увидев девочку нищенку, он дал ей теплый платок, а встретив двух маленьких голодных мальчиков, он привел их к себе и позаботился о них.
Когда во Франции начались народные беспорядки, Гаврош примкнул к рабочим и студентом, строившим баррикады. Вместе с ними, он участвовал в сражении и героически погиб. Когда у его товарищей, защищавших баррикаду кончились патроны, Гаврош взял тележку и, выйдя из под защиты баррикады, стал собирать патроны, оставшиеся в патронташах убитых солдат.
«Зрелище было страшное и прекрасное. Гаврош стоял под выстрелами и дразнил стрелявших. Казалось, он развлекается от души. Это был воробышек, клевавший охотников. На каждый выстрел он отвечал новым куплетом. В него целились непрерывно и не могли попасть. Солдаты смеялись, стреляя в него. Он ложился, вскакивал, прятался где-нибудь в подворотне, появлялся вновь, убегал, прибегал, смеялся над картечью, показывал «длинный нос», а попутно опустошал патронташи и собирал патроны. Товарищи, дрожа от страха, следили за ним с баррикады, а он всё пел. Пули гнались за ним, но он был проворнее их.»
Несмотря на его смелость и ловкость, одна из пуль настигла его.
Начало песенки, которую не успел допеть сражённый пулей Гаврош, со ставшими крылатыми словами — «Во всем вина Вольтера, во всем вина Руссо»:
On est laid à Nanterre,
C’est la faute à Voltaire,
Et bête à Palaiseau,
C’est la faute à Rousseau.
Все уроды в Нантерре,
Ищи вину в Вольтере,
Все дурни в Палезо,
Ищи вину в Руссо.
Гаврош
История персонажа
Виктор Гюго – знаменитый французский писатель, перу которого принадлежит роман «Отверженные». Это описание жизни простых людей во времена французской революции, воспевание мужества и храбрости, которыми обладали герои того времени, и ода революционному движению.
Проза Гюго относится к гуманистическому направлению в литературе. Роман был предпочитаемой литературной формой для автора. Своими произведениями он возвещал наступление нового периода в литературе – времени, когда предательство, ложь и интриги уступают место добру, отваге, силе воли и вере в будущее.
Виктор Гюго
Героем книг Гюго становится человек, способный преодолевать трудности, оставаясь преданным своему выбору и намеченной цели. Главные герои романа «Отверженные» проявляют себя как лучшие представители из числа тех, кого захватила Французская революция. Судьбы персонажей реалистичны, а атмосфера в произведении трагическая. Одно из действующих лиц – Гаврош, мальчик, чей образ выписан подробно и ярко. Его имя позднее станет нарицательным, как символ свободы и героизма французского духа.
История создания
Как и в любом произведении, герои «Отверженных» имеют прототипы. По догадкам литературоведов, личностью, схожей с Гаврошем, можно считать Жозефа Барра. Мальчик-барабанщик, которого называли «мучеником свободы», наравне со взрослыми участвовал в восстаниях 1793 года. Республиканец вместе с единомышленниками оказался в плену солдат. Рискуя собственной жизнью, он отказался восславить короля и отдал почтение Республике. Подобно Барра, Гаврош был участником действий 1832 года и проявил себя героически.
Жители Авиньона уверяют, что прообразом Гавроша мог стать Агриколь Виала. Схожесть биографий персонажей заключается в том, что оба погибли в юном возрасте. По легенде, Агриколь преградил неприятелю путь через реку, обрубив понтонный канат, и умер от рук неприятеля.
Биографии людей, которых олицетворяют с Гаврошем, мало схожи с судьбой мальчика, ставшего героем «Отверженных». Для Гюго важно было описать не достоверность событий, а героический характер, оживляющий образ. Вдохновившись подвигами нескольких персоналий, писатель воспевал в произведениях храбрость и бесстрашие юнцов, жертвовавших собой ради новой эпохи.
Главная мысль произведения заключается в восхвалении силы воли, которая вела к борьбе за идею и к победе в столкновении с оппонентами. Гюго возвышает героизм людей, остающихся верными патриотическим ценностям и не меняющих позиции в угоду действующей власти.
Биография
Гаврош – юный беспризорник с улиц Парижа, который стал жертвой народного восстания, проходившего в 1832 году в столице Франции. Одиннадцатилетний мальчик жил на площади Бастилии. Здесь располагалась скульптура слона, сделанная из дерева и покрытая внутри штукатуркой. Родители бросили Гавроша на произвол судьбы, и он жил как гамен.
Гаврош
Проглядывая школьный читательский дневник, можно узнать, что этот термин обозначает мальчишек, ставших настоящим символом Парижа. Подростки от 7 до 11 лет, вынужденные сбиваться в небольшие группы, чтобы выжить и обеспечить себе существование. Родителям не было дела до детей: на них не хватало денег, времени и сил.
Гамены жили отдельной жизнью. Для них не находился кусок хлеба, но они обладали доступом к тайному просмотру театральных представлений. Оборванцы не имели постоянного ночлега и одежды, но на каждом всегда красовался головной убор, надвигавшийся до носа. Стать гаменом было непросто. Это звание требовало уважения со стороны других представителей социального слоя. Чаще всего репутация гамена строилась на опасном происшествии, свидетелем которого ему посчастливилось стать.
Гаврош на баррикаде стал героем картины «Свобода, ведущая народ»
Интересные факты
Цитаты
Виктор Гюго восхищается описываемыми персонажами. Гаврош в его понимании является идеалом отваги и храбрости. Ничего не требуя взамен, не поступаясь собственными принципами, мальчик отдает себя общему делу. В силу юного возраста, он не до конца понимает серьезность происходящего и готов пренебречь опасностью, чтобы позлить противника.
В поступках Гавроша сквозил эгоизм, понятный для его возраста. Не задумываясь о последствиях действий, юный повстанец пренебрежительно относился к жизни, рассчитывая только на свои силы и будучи ее хозяином.
На основе выдержек из романа «Отверженные» была выпущена книга под названием «Гаврош». В ней можно найти цитаты, характеризующие героя и детально описывающие его портрет.
Виктор Гюго – автор бессмертного произведения, востребованного во времена, когда в цене чистые сердцем и храбрые люди, готовые на решительные поступки и действия ради поставленной цели.
Борис Мячин: За что погиб Гаврош. Немного из истории французских революций
Хочу обратить ваше внимание на очередное дешевое политиканство. Вы и сами наверняка заметили, что раскачать ситуацию в Белоруссии пытались в том числе педалируя «рабочий вопрос». Это верх цинизма и двуличия. Сайт «Эха Москвы», например, захлебывается в потоках любви к белорусским рабочим.
Хотелось бы знать, какое отношение к рабочему классу имеет, например, сын председателя Гостелерадио СССР Антон Орех?! Вот я имею к рабочему классу непосредственное отношение. Мой отец рабочий, дед был рабочий, прадед был машинист (и большевик, разумеется). Вся семья ишачила на железке и сейчас ишачит. И тут, значит, либерал-московское радио решило поизображать из себя защитников рабочих. Вчера они лоббировали интересы пострадавшего от коронавируса капитала, а теперь «я/мы белорусские рабочие». Журналисты, твою мать.
Ох. Ладно. Простите мне мои эмоциональные порывы. Я вообще-то хотел написать чисто историческую заметку о том, кто, как и зачем использовал «рабочий вопрос» в своих политических интересах. Начали это делать не большевики, а как раз буржуазия в 1830-х (приблизительно) годах. Ярче всего это проявилось в парижских бунтах 1830 и 1848 гг. Напомню, что там было.
В 1814 году на пиках русских казаков на французский трон был посажен Людовик XVIII — брат лишившегося в результате ВФР головы Луи XVI-го.
Короче, французы в 1830 году на этих межэтнических противоречиях между арабами и берберами успешно сыграли, и все прибрежные алжирские города быстро оккупировали. Но даже эта маленькая и победоносная война Карлу X не помогла. Он продолжал нагнетать мракобесие и «правоохранение» и в итоге (точь-в-точь как наш Николай II) получил Июльскую революцию. Если вкратце, то всё свелось к противостоянию консервативного короля и либерального парламента, в котором король проиграл. Противостояние это сопровождалась уличными боями, известными всем по роману Виктора Гюго «Les Miserables» (в кульминации «Отверженных», правда, там, где гибнет Гаврош, описывается не 1830-й, а еще один бунт, в 1832 году). В итоге Карл X отрекся в пользу «короля-буржуа» Луи-Филиппа (сына знаменитого Филиппа Эгалите). По итогам этих событий в городе Париже и появилась-то Июльская колонна с лживой надписью: «À la gloire des citoyens français qui s’armèrent et combattirent pour la défense des libertés publiques dans les mémorables journées des 27, 28, 29 juillet 1830» (т. е. во славу храбрых поем мы песню, памятник этот воздвигнут ленинцев юных руками, бла-бла-бла).
На самом деле Луи-Филипп был такой же мелкий популист и интриган, как и его батюшка Филипп Эгалите. Методы, по крайней мере, у папы и сыночка были очень похожие: во время массового протеста нещадно пиарить себя, изображать защитником народа и революции с расчетом слизать в итоге все сливки. У папы это не вышло, а вот у его трусливого сына (убежавшего в 1793 году из революционной Франции и обрекшей тем самым отца на свидание с гильотиной) получилось. И у того, и у другого на подхвате были талантливые политтехнологи: у Филиппа Эгалите — писатель Шодерло де Лакло, а у Луи-Филиппа — историк Тьер (вот почему никогда нельзя верить на слово писателям и историкам; с очень большой долей вероятности они что-нибудь или кого-нибудь продвигают). Тьер в июле 1830 года, в частности, печатал листовки с призывом поддержать Луи-Филиппа, и это сыграло свою роль.
Я хочу сказать, что в 1830-х гг очень важным фактором стало умение манипулировать интересами и вкусами городской толпы. Я уже писал несколько раз, что такие города как Париж и Лондон еще на рубеже XVI—XVII вв стали превращаться в огромные мегаполисы, аккумулирующие весь человеческий капитал. Люди из провинции сотнями тысяч ехали сюда в поисках денег, знания, артистической карьеры, или даже просто богатого любовника найти; в Средневековье было не так, в средневековом обществе было множество ограничений и условностей, не позволяющих человеку просто так взять и поехать куда-то, крепостное право было таким ограничителем, например. Генрих IV часть ограничений отменил, уравняв в правах католиков и протестантов Нантским эдиктом, и пассионарные кавка… простите, гасконцы вроде д’Артаньяна ломанулись в Париж делать себе имя. ВФР все эти ограничения совсем поломала, отчего в Париж стало ехать еще больше людей. И в какой-то момент (т. е. как раз в 1830-х гг) стало очевидно, что Париж ни черта слезам не верит. В Европе шла индустриализация, бурно развивались капиталистические отношения, и это привело к тому, что часть людей (буржуазия) богатела, а другая часть, большая, наоборот, разорялась. В марксистской теории принято считать, что такие разорившиеся люди становились рабочими. Да, но только в случае, если ты изначально был выходец из крестьян, если ты с детства привык к тяжелому физическому труду! А если ты был недоучившийся студент, или проворовавшийся чиновник, или просто избалованный маменькин сынок, ты ни в какие рабочие никогда не пойдешь. Не-а. Ты клерком каким-нибудь станешь, приказчиком, секретарем, журналистом, но не рабочим.
Короче, к 1830-х гг в Париже сформировалась идеальная среда для разного рода мошенников и авантюристов, такая специфическая прослойка, которую сейчас принято называть прекариатом. Считается почему-то, что эта прослойка только в наше время появилась. Да нет, она всегда есть в большом городе. Очень быстро эта прослойка поняла уникальность своего положения. С одной стороны, они как бы народ. С другой стороны, они образованные люди, но не буржуа, не «элита», не правящий класс. Они умеют читать газеты, так? Так. Доступа к власти у них нет, потому что в 1830-х гг всеобщего избирательного права еще не было, был еще строгий имущественный ценз. Так? Так. Следовательно, они — что? — правильно! — будут придерживаться «прогрессивных», а в некоторых случаях так даже и революционных взглядов.
Этот (3) тип людей нужно отличать очень четко от собственно пролетариата (2), т. е. профессиональных рабочих, и от (1) люмпен-пролетариата, «дна», «трущоб», т. е. деклассированных бедняков, которые готовы делать тяжелую физическую или безнравственную (проституция) работу, чтобы не умереть с голоду. Это три совершенно разные социальные группы, потому что у них разные цели:
1) цель человека «дна» — выжить и нащупать вообще хоть какое-то сознание того, что ты еще человек («человек — это звучит гордо»);
2) цель пролетария — найти хорошую и стабильную (это ключевое слово) работу и в дальнейшем добиться гарантии своих трудовых прав;
3) у прекария же внятной цели, как правило, нет. Цель либо в том, чтобы покончить со своим положением прекария (разбогатев или удачно женившись) и перейти в класс уже буржуазный, правящий, либо же, наоборот, пользоваться своим промежуточным статусом, зарабатывать деньги ловкостью рук, случайными заказами, «общественно полезным» делом, и, конечно же, политической пропагандой.
К середине 1840 гг Луи-Филипп всех порядочно достал. Он был такой человек типа вот Лукашенко. Официальный пиар изображал его «народным королем», ради политических очков он, например, ходил гулять по Елисейским полям: смотрите, мол, какой я простой, близкий к народу человек. В реальности Луи-Филипп ориентировался на крупную буржуазию, голосовать из-за избирательного ценза могли только 250 тыс. французов (это при том, что всё население страны было тогда около 35 млн).
В итоге всё вылилось в бунт в феврале 1848 года. Бунту предшествовал, разумеется, экономический кризис. Цены на продукты подскочили вдвое. Безработица была страшная. Всё посыпалось. Раздраженные парижане взломали оружейные лавки, вынесли из них всё и начали строить баррикады. Луи-Филипп какое-то время делал вид, что ничего серьезного не происходит, но, когда гвардейцы стали переходить на сторону повстанцев, заволновался. Тогда 23 февраля он отправил в отставку правительство непопулярного премьера Гизо. Это не изменило ровным счетом ничего, потому что вечером того же дня на бульваре Капуцинок случилось событие, которое я опишу подробно, потому что это очень характерная провокация, можно сказать, паттерн всех будущих левых провокаций.
Бульвар Капуцинок в Париже всем известен, разумеется, по первой выставке импрессионистов (1874) и первому киносеансу братьев Люмьер (1895). Однако в 1848 году рядом с легендарной «импрессионистской» мастерской фотографа Надара было еще здание министерства иностранных дел Франции, а отправленный в отставку Гизо был еще по совместительству министр иностранных дел и резиденция его была именно здесь. Толпа шла по бульвару, с пением и факелами, и наткнулась на охранявших здание МИД солдат. Казалось бы, видишь оцепление — не лезь, отойди. Но нет, нашлись какие-то республиканцы, которые стали орать: а подайте нам этого Гизо, а мы хотим «просто» поговорить, кто-то начал размахивать пистолетом, кто-то стал орать: «вы за революцию вообще или нет», стали выдергивать ружья у солдат из рук, и в итоге солдаты дали по толпе залп. Погибло 16 человек, около полусотни были ранены. Мон дью и святой Дионисий! Что тут началось! Думаете, погибших родственникам отвезли или в церковь отпевать? Ага, щас! Левые положили убитых на повозку и стали возить эти мертвые тела по всему Парижу и вопить: «Да что же это такое делаица-та-а-а! Простых французских рабочи-и-их убивают!». Особенно всех заводил труп какой-то молодой и красивой девушки, в который все тыкали пальцем и говорили: «Вот, вот, посмотрите!».
В общем, наутро Луи-Филипп отрекся. Повторю еще раз: это был чудовищный трус, в 1793 году позорно убежавший из родной страны, и в 1848 году сделавший то же самое. Жалкая, трусливая и популистская мразь, которая сбежала после не менее позорной и популистской акции, устроенной провокаторами-прекариями.
Была провозглашена Вторая республика. А вот дальше случились уже июньские события, которые хорошо известны по воспоминаниям русских туристов: Герцена, Тургенева, Бакунина и т. д. Если вкратце, то это был именно рабочий бунт. Главным требованием рабочих было дать людям работу и вообще навести порядок в экономике. В то же самое время по Парижу бегали первые коммунисты, которые кричали, что все кругом дураки и только они одни умные, они знают, как нужно. Власти им никто, разумеется, не дал. Правые подавили восстание, и в декабре 1848 года президентом Французской республики был избран Луи Бонапарт (племянник Наполеона), который восстановил империю, окончательно ослабил Францию глупыми войнами вроде Крымской и в результате 1 сентября 1870 года французская армия была наголову разгромлена Хельмутом фон Мольтке под Седаном. Это привело еще к одному левому бунту, известному как Парижская коммуна и, собственно, на 1871 годе можно вообще заканчивать историю Франции, потому что всё остальное совершенно тускло и позорно (об этом я тоже однажды уже рассказывал).
Резюмируем. Город Париж в XIX веке стал центром притяжения большого числа людей чрезвычайно жадных, трусливых, готовых на любые интриги и провокации ради своей личной политической выгоды. Ловкие политики увидели, что недовольство парижан можно использовать и стали говорить вещи, которые хотел услышать Париж, с тем расчетом, чтобы бросить народ на баррикады. Этим политикам было на самом деле плевать на рабочий класс, как тем двум монахам, которые придумали идею с крестовым походом детей, было плевать на детей. Люди гибли просто потому что за спинами у них стояли профессиональные провокаторы и политтехнологи. Тела юных девочек использовали в качестве наглядного пособия к революционной борьбе. Гаврош красиво падал, заливая карминовой грустью парижскую мостовую только затем, чтобы набегающие левые писатели и журналисты могли покричать про свободу и демократию и обеспечить тем самым себе высокие продажи своих газет и книг. Главный выгодоприобретатель смерти Гавроша — на самом деле левый писатель Виктор Гюго, а также разного рода композиторы и либреттисты, которые понаписали пафосных песенок для голливудских мюзиклов и романтизировали самый обычный и грязный городской бунт.
Кто же виноват в том, что в городе Париже с 1789 по 1871 год такой бунт произошел аж 5 или 6 раз? А виноват в этом Город, про который правильно было сказано в одном фильме, что это злая сила. Сложилась среда, условия, очень выгодные, очень удобные для Луи-Филиппов и Луи Бонапартов. Можно, конечно, повторять из одного школьного учебника в другой одну и ту же херню, про великую революцию, демократию, просвещение, парламентаризм и прекрасную капиталистическую экономику. Эта революция ныне превращена в культ. Поставлены Июльские колонны, памятники, надписи золотыми буквами выбиты, бульварчики бароном Османом прорублены, но в действительности это история про то, как недоделанные д’Артаньяны приехали из провинции в столицу, и как их обманули в Городе, не дав нормальной работы, а потом обманули еще раз, на этот раз бросив уже на баррикады.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Виктор Гюго — Гаврош: Рассказ
Дети Парижа
Когда-то, много лет назад, Париж был полон бездомных детей, как лес полон птичек. Птичек зовут воробьями, ребят звали гаме?нами.
Это были мальчуганы от семи до одиннадцати лет. Жили они обычно стайками. Их родители, замученные нищетой и тяжким трудом, не могли, а иногда и не хотели заботиться о них. Но гамены не унывали. Обедали они не каждый день, зато каждый день, если им хотелось, пробирались в театр. На теле у них иногда не бывало рубашки, на ногах – башмаков, над головой не было крыши. Они целыми днями бродили по улицам, ночевали где попало. Одеты они были в старые отцовские штаны, которые волочились по земле. Голову им покрывала чья-нибудь старая шляпа, сползавшая на самый нос.
Чтобы попасть в компанию парижских гаменов, надо было иметь немалые заслуги. Один, например, был в большом почёте за то, что видел, как человек свалился с колокольни, другой – за то, что на его глазах опрокинулся дилижанс, [Дилижанс – многоместная карета для перевозки почты и пассажиров] третий – потому, что был знаком с солдатом, который чуть не выколол глаза какому-то важному господину.
Крепкие кулаки очень ценились у них. Гамен любил прихвастнуть: «Вон какой я силач, посмотри-ка!» Всякий, кому случалось порезаться очень глубоко, «до кости», считался героем. Левше все очень завидовали. Косоглазый пользовался большим уважением.
У гаменов бывали постоянные стычки с полицейскими, которые устраивали по ночам облавы на маленьких бродяг. Потому-то гамен знал всех полицейских в лицо и по имени. Он изучил их привычки, для каждого подобрал прозвище: «Такой-то – предатель, такой-то – злюка, тот – великан, а тот – чудак. Вот этот воображает, что Новый мост принадлежит ему одному, и не даёт человеку гулять по выступу за перилами моста, а тот любит драть людей за уши…»
Парижский гамен бывал почтительным, но бывал и дерзким насмешником. У него были скверные, гнилые зубы, потому что он плохо и мало ел, и хорошие, ясные глаза, потому что он много думал.
Маленький Гаврош
В те времена на бульваре Тампль можно было часто встретить мальчика лет одиннадцати-двенадцати, настоящего гамена. На нём были длинные мужские штаны и женская кофта. Но штаны были не отцовские, а кофта не материнская. Чужие люди из жалости одели его в эти лохмотья.
А были у него и отец и мать. Но отец о нём не заботился, а мать его не любила, так что его смело можно было назвать сиротой.
Привольно он чувствовал себя только на улице. Это был бледный и болезненный мальчик, но проворный, ловкий, смышлёный и большой шутник.
Он постоянно был в движении: бродил, распевая песенки, по улицам, рылся в сточных канавах, воровал понемножку, но легко и весело, как воруют кошки или воробышки, смеялся, когда его называли шалопаем, и сердился, когда его обзывали бродягой.
У него не было ни крова, ни хлеба, некому было пригреть и приласкать его, но он не тужил. Однако, как ни был он заброшен, ему всё-таки иногда приходило в голову: «Пойду повидаю мать». Он расставался с привычными местами, с шумными площадями, бульварами, спускался к набережным, переходил мосты и в конце концов добирался до предместья, населённого беднотой.
Там, в убогой лачуге, жила семья весёлого мальчугана. Он приходил, видел вокруг горе и нищету, но что всего печальнее – он не видел здесь ни одной приветливой улыбки; холоден был пустой очаг, и холодны были сердца.
Когда он появлялся, его спрашивали: «Откуда ты?» Он отвечал: «С улицы».
Когда он уходил, его спрашивали: «Куда ты?» – «На улицу», – отвечал он.
А мать кричала ему вслед: «И что тебе здесь было нужно?»
Мы позабыли сказать, что на бульваре Тампль этого гамена прозвали Гаврош.
Гаврош опекает малышей
В Париже весной часто выпадают холодные дни, когда можно подумать, что вернулся январь.
В один такой студёный апрельский вечер Гаврош стоял на многолюдной улице, перед ярко освещённой витриной большой парикмахерской, и зябко поёживался. На шее у него был шерстяной платок, неизвестно где подобранный. Казалось, он с восторженным любопытством смотрит, как восковая женская головка, замысловато причёсанная и украшенная цветами, поворачивается во все стороны и улыбается прохожим.
На самом же деле Гаврош наблюдал, что происходит внутри парикмахерской, рассчитывая улучить минуту и стянуть с витрины кусок мыла, а потом продать его за несколько су [Су – монета в пять сантимов. Сантим – самая мелкая французская монета] парикмахеру предместья. Ему часто случалось таким способом зарабатывать себе на обед. Он был ловкач в таких делах и называл это «брить брадобрея».
Любуясь восковой красавицей и нацеливаясь на кусок мыла, он бормотал себе под нос:
– Во вторник… нет, не во вторник! А может, во вторник… Да, верно, во вторник!
Он старался припомнить, когда обедал в последний раз. Оказалось, что было это три дня назад.
В светлом и тёплом помещении парикмахер брил очередного посетителя, а сам косился на врага, на замёрзшего дерзкого мальчишку, который стоял у окна, засунув руки в карманы, и явно замышлял какой-то подвох.
Но вдруг Гаврош увидел, что в парикмахерскую вошли два мальчика меньше его: один лет семи, другой около пяти, оба неплохо одетые. Трудно было разобрать, чего они хотят – оба говорили разом. Младший не переставая плакал, а у старшего от холода стучали зубы. Парикмахер сердито обернулся, вытолкал ребят на улицу, ничего не слушая, и крикнул им вдогонку:
– Шатаются зря, только холоду напускают!
Дети, плача, пошли дальше. Тем временем набежала туча, стал моросить дождь. Гаврош догнал ребят:
– О чём плачете, малыши?
– Нам негде ночевать, – ответил старший.
– Велика беда! – сказал Гаврош. – Стоит из-за такой ерунды плакать! Вот глупышки! – И ласковым, но покровительственным тоном добавил: – Идём со мной, мелюзга.
– Пойдёмте, сударь, – ответил старший.
Дети, перестав плакать, доверчиво последовали за Гаврошем. Уходя, Гаврош с возмущением оглянулся на парикмахерскую.
– Бессердечная скотина! – ворчал он. – Сущая змея! Послушай, цирюльник, я позову слесаря и велю нацепить тебе на хвост трещотку.
– Сударыня, вы решили покататься на своей лошадке?
И тут же обдал грязью лакированные ботинки прохожего.
– Болван! – злобно крикнул прохожий.
Гаврош высунул нос из платка:
– На кого изволите жаловаться, сударь?
– На тебя! – рявкнул прохожий.
– Контора уже закрыта, жалоб больше не принимаю.
Проходя мимо каких-то ворот, он заметил дрожащую от холода нищенку, девочку лет тринадцати-четырнадцати.
– Бедняга, она совсем раздета. На вот, возьми! – И, сняв с себя тёплый шерстяной платок, он развернул его и набросил на худенькие плечи нищенки.
Девочка с удивлением посмотрела на него и молча приняла подарок. А Гаврош только ещё больше съёжился от холода. Как раз в это время дождь снова припустил.
– Что за безобразие, опять дождь! – вскричал Гаврош. – Это мне уже не нравится. Ну, наплевать! – добавил он, увидев, как нищенка кутается в платок. – Зато ей будет тепло, она теперь как в шубе.
И он пошёл дальше. Дети торопливо семенили вслед за ним.
Проходя мимо булочной, Гаврош обернулся к ребятам:
– Малыши, вы обедали сегодня?
– Сударь, мы с утра ничего не ели, – ответил старший.
– У вас, видно, нет ни отца, ни матери? – тоном взрослого спросил Гаврош.
– Что вы, сударь! У нас есть и мама и папа, только мы не знаем, где они. Мы всё ходили по улице, искали чего– нибудь поесть и ничего не нашли.
– Ну, понятно, – заметил Гаврош, – собаки всё подбирают. – И, помолчав, добавил: – Так вы потеряли родителей? Не знаете, куда они девались? Это не годится, ребятки! Глупо терять старших. Ну что ж, надо всё-таки чего– нибудь перекусить.
Он больше не стал их расспрашивать. Не иметь крова – для гамена дело обычное.
Гаврош остановился и стал усиленно шарить в карманах своих штанов. Наконец он с торжествующим видом поднял голову:
– Успокойтесь, малыши, сейчас мы отлично поужинаем. Он выудил из кармана монетку, втолкнул ребят в булочную и, бросив деньги на прилавок, крикнул:
– На пять сантимов хлеба!
– На три части! – скомандовал Гаврош и с достоинством пояснил: – Нас ведь трое.
Булочник, окинув взглядом детей, собрался было дать им чёрного хлеба, но Гаврош с негодованием крикнул:
Булочник вежливо ответил:
– Это хлеб, очень хороший хлеб второго сорта.
– Отрежьте белого, самого лучшего. Я угощаю!
Булочник улыбнулся и стал с любопытством разгляды вать компанию.
– Что вы на нас уставились? Думаете, мы маленькие? – обиделся Гаврош.
Когда хлеб был отрезан, Гаврош сказал детям:
– Ну вот, теперь лопайте!
Дети растерянно смотрели на него. Гаврош расхохотался.
– Да, правда, они малы, ещё не понимают. – И протянул им хлеб: – Ешьте, пичуги!
Считая, что старший более понятлив и его следует особо ободрить, он протянул ему большой кусок и сказал:
Себе он оставил самый маленький кусочек. Все трое были очень голодны и, стоя у двери, жадно уплетали хлеб. Булочник получил деньги и теперь смотрел на них с досадой, потому что они загораживали вход в булочную.
– Пойдём на улицу, – сказал Гаврош.
И они поплелись дальше, по направлению к Бастилии. [Бастилия – старинная крепость в Париже, в которой при короле была тюрьма для политических заключённых. 14 июля 1789 года она была разрушена восставшим народом] Когда они проходили мимо ярко освещённых магазинов, младший из ребят останавливался и смотрел на висевшие у него на верёвочке оловянные часики.
– Вот дурачок! – снисходительно сказал Гаврош. Затем задумчиво пробормотал себе под нос: – Будь это мои ребята, я бы лучше смотрел за ними.
Они шли, медленно дожёвывая хлеб. На углу улицы Балле какой-то высокий человек окликнул Гавроша:
– А, это ты, Гаврош? Куда держишь путь?
Гаврош указал на ребят:
– А у тебя есть жильё?
– В слоне, – ответил Гаврош.
– Да обыкновенно – в слоне. Что ж тут непонятного?