Кто такой бетал калмыков
Калмыков Бетал Эдыкович
Биография
В 1912 году включился в революционную работу среди горцев и был одним из руководителей восстания против местной аристократии в 1913 году. В 1915-1916 годах участвовал в организации и руководстве революционно-демократическим союзом горской бедноты «Карахалы» (Беднота), подвергаясь преследованию со стороны царских властей.
Первые годы советской власти в Кабардино-Балкарии
В марте 1918 года вступил в РКП(б). Также в марте 1918 года был одним из руководителей работы Первого съезда Нальчикского округа, провозгласившего установление Советской власти в Кабарде и Балкарии. Делегат всех пяти съездов народов Терской области, член Терского народного совета.
Участвовал в Гражданской войне на Северном Кавказе, командуя сначала партизанскими отрядами, а затем полком и дивизией в Красной Армии. Также был членом горской секции Кавказского краевого комитета РКП(б). После разгрома белогвардейцев был председателем ревкома Кабардино-Балкарии.
Партийная и государственная работа
В 1920-1930 годах Бетал Калмыков возглавлял Кабардино-Балкарский областной исполком, в 1930-м стал первым секретарем Кабардино-Балкарского обкома ВКП(б).
Избирался членом ВЦИК РСФСР и ЦИК СССР, а в 1937 года стал депутатом Верховного Совета СССР. Награжден орденом Ленина и орденом Красного Знамени.
Участие в сталинских репрессиях
В 1921-1924 годах Бетал Калмыков последовательно проводил линию партии, в том числе руководил карательными операциями на Кавказе.
Арест и смерть
26 февраля 1940 года приговорен Военной коллегией Верховного Суда СССР к смертной казни по обвинению в создании контреволюционной организации в Кабардино-Балкарии и подготовке террористического акта.
Реабилитирован 18 декабря 1954 года.
Семья
Примечания
Автор: Кавказский Узел
Кто такой бетал калмыков
Сегодня, когда речь заходит о прошлом нашей страны, ее регионов, история оказывается на пике интереса общества, превращается в настоящее поле битвы. Практически ежедневно публикуются интересные материалы на темы, которые в недалеком прошлом небезопасно было даже обсуждать, пишут sk-news.ru ученые-историки Аслан Шамеев и Жиляби Калмыков.
Зависимость от точки зрения
Публикации по каждому периоду прошлой истории страны, особенно советского времени, становятся предметом горячих споров и обсуждений. Для одних, например, 20-30-годы – время больших свершений и побед социализма, для других – период репрессий и террора, сталинского тоталитаризма.
То же самое можно сказать и о послевоенном времени: эти годы тоже получили свои названия. «Апогей сталинизма», хрущевская «оттепель», брежневский «застой», горбачевская «перестройка», «ельцинские лихие», «путинские реформаторские» и т.д.
В наши дни благодаря усилиям многих «знатоков» истории, что интересно не специалистов, даже не гуманитариев ставятся под сомнения, перечеркиваются исторические события. Проводятся телевизионные дебаты о необходимости выноса тела В.И. Ленина из Мавзолея, в формате шоу решается праздновать или вообще не отмечать 100-летие Октябрьской революции, отрицаются подвиги Зои Космодемьянской, 28 героев-панфиловцев и т. д.
Не совсем целесообразным считаем, что в стране действуют множество альтернативных учебных программ и учебников по истории России. Последний из предлагаемых вариантов обсуждается научным сообществом уже несколько лет. Но и здесь на издание требуется добро со стороны высоких инстанций. Пока мы будем «творить» историю по указке «сверху», у нас никогда не будет настоящей правдивой истории. Сказанное касается и региональной истории.
Человека помнят по делам
В наши дни весьма актуальным и важным стало отношение к теме – место и роль личности в истории, особенно когда речь заходит о государственных деятелях, партийных руководителях, крупных военоначальниках, известных представителях культуры, науки, литературы и искусства. О каждом человеке судят и помнят по его делам. Можно с уверенностью сказать, что из бывших руководителей Кабардино-Балкарии сегодня более всего обсуждается Бетал Эдикович Калмыков.
Калмыков, как реальный лидер Кабардино-Балкарии
Нам представляется возможным сказать, что Бетал Калмыков имел как бы две разные биографии. По одной из них он – государственный и партийный деятель, активный участник и руководитель революционной борьбы за установление советской власти на Тереке и Кабардино-Балкарии. В годы Гражданской войны командовал партизанскими отрядами, затем полком и дивизией. В 1921 – 1929 гг. председатель КБ облисполкома, в 1930 – 1938 гг. – первый секретарь КБ обкома ВКП(б), являлся членом ЦИК СССР первого созыва, делегат X-XIVсъездов партии. Бетал был награжден орденами Ленина и Боевого Красного Знамени. С1937 г. депутат Верховного Совета СССР. Арестован 12 ноября 1938 г., 26 февраля 1940 г. приговорен к смертной казни и на следующий день расстрелян. Был реабилитирован 18 декабря 1954 г.
7 июля 1957г. в городе Нальчике состоялась закладка ему памятника, во время которой с трибуны прозвучало: «Не только кабардинцы и балкарцы, но и другие народы нашей страны с чувством глубокого уважения произносят имя Бетала Калмыкова – видного ленинца, испытанного руководителя большевиков Кабардино-Балкарии». В ноябре 1960 г. памятник работы скульптора Михаила Тхакумашева был торжественно открыт.
До сих пор считается, что в довоенное время в нашей республике проводилась исключительно правильная промышленная политика, направленная на использование и переработку местного сырья и природных ресурсов.
Понятно, что такие успехи были достигнуты не без помощи Центра финансами и кадрами, но в условиях 30-х годов мобилизовать население и руководить людьми на новостройках, было архисложным делом.
Фантастические успехи были достигнуты и в духовной жизни: кабардинцы и балкарцы приобрели письменность на родных языках, грамотность населения за сравнительно короткий срок стала выше уровня многих регионов страны. Если раньше люди получали знания о том, что их окружало на уровне слухов, то теперь каждый из них получал информацию из книг, газет, журналов и радио. Появилась письменная литература, профессиональный театр, музыкальное ихореографическое искусство и т. д. Сформировалась национальная интеллигенция.
Создана трехступенчатая система школьного образования (начальная, семилетняя и средняя), которая в довоенное время являлась лучшей в мире. Средние специальные и высшие учебные учреждения готовили кадры для различных отраслей народного хозяйства из местного населения (ЛУГ, сельхозтехникум, педагогический техникум, медицинский техникум, Государственный педагогический институт и др.). Национальные кадры готовили не только в техникумах и вузах Кабардино-Балкарии, но и в Москве, Ленинграде, Харькове, Ростова, Орджоникидзе и других городах.
Бетал Калмыков был не формальным, а реальным лидером Кабардино-Балкарии. Не будучи образованным по современным стандартам, но обладая природным умом и смекалкой, он мог решать проблемы на опережение. С учетом спущенных сверху установок, местных обстоятельств и особенностей отраслей хозяйств и учреждений, он умел ставить конкретные задачи и жестко контролировать их исполнения. Знал лично не только руководителей производств и учреждений, но и ведущих специалистов, передовиков. О том, как он вникал в детали каждого дела, находил оптимальные решения и оказывал помощь молодым руководителям до сих пор ходят легенды.
Обладая хорошим ораторским даром, он умел убеждать людей, вызывать у них энтузиазм и вселять уверенность. Многочисленные воспоминания партийных и советских работников союзного и местного уровня, журналистов, писателей и именитых гостей республики свидетельствуют о том, что Калмыков пользовался безупречным авторитетом не только у себя в республике, но и у первых лиц страны. С ним считались, его ставили в пример руководителям других регионов, как, невзирая на трудности можно решать сложные задачи социалистического строительства.
Страна в целом и Кабардино-Балкария в частности, строили новую жизнь не по готовым трафаретам, а методом проб и ошибок. В целом процесс носил экспериментальный характер. Поэтому не мудрено, что допускались ошибки и перегибы. Тем не менее, чтобы познакомиться с достигнутыми успехами, перенять опыт, в республику приезжали представительные делегации из других республик и областей, даже из зарубежных стран.
Во многих изданиях того времени Кабардино-Балкарию называли «страной чудес», «жемчужиной среди советских областей», «страна, которая первая дойдет до коммунизма», «цветущий край» и т.д. Самого Калмыкова характеризовали восторженно: «мудрый кабардинец», «необыкновенный человек», «один из лидеров начавшегося переустройства многонациональной страны», «вожак Кабардино-Балкарии», «особо популярный человек», «чисто дитё природы, имеющий необычайную храбрость, государственный талант и интеллигентность». Понятно, что такие отзывы оставили люди той эпохи, которые восприняли идеи советской власти, верили, что они вместе с Калмыковым строят справедливую жизнь.
Калмыков, как сталинский сатрап
По утвержденному в Москве 30 июня 1937 г. плану операций, только в КБАССР подлежало репрессировать 1000 человек, в том числе по «первой категорий» (расстрел) – 300, по «второй категорий» (заключение в лагеря на срок от 8 до 10 лет) – 700. По неполным сведениям всего по КБАССР привлечено к уголовной ответственности 9547 чел., в том числе расстрелянных 2184. Мы пока уверенно не можем сказать, почему в КБАССР плановые задании Москвы на практике увеличились почти в десять раз.
В биографии Калмыкова есть период, отмеченный вхождением в состав особой «тройки», созданный по приказу НКВД СССР от 30 июля 1937 года № 00447 и активным участием в сталинских репрессиях. Выполняя этот приказ, Бетал участвовал во многих процессах, присутствовал на допросах, подписывал обвинительные документы. К книге Сарахова А.А. «Остров ГУЛАГ» приложен «Список жертв политических репрессий 30-х годов XX века», в котором значится 138 человек.
Трагична судьба большой группы видных государственных, партийных, хозяйственных деятелей Кабардино-Балкарии, представителей творческой интеллигенции, рядовых граждан. Их имена хорошо известны читателям по многим печатным и электронным материалам. В наши дни уже не вызывает сомнения, что эти честные и высоко порядочные люди расстреляны не без участия бывшего первого секретаря обкома ВКП(б) Калмыкова. В то время фальсификация дел органами НКВД и применение физического воздействия над арестованными были обычным делом. В стране царила атмосфера беззакония и террора. В этих условиях Калмыков стал таким, каким мы его знаем. У него не было выбора, но смягчить обстановку, снизить интенсивность репрессии он, наверное, смог бы. Но к великому нашему сожалению этого не случилось, что дает нам сегодня право для глубоких размышлений.
Калмыков, вспоенный и вскормленный советской властью, ради нее не жалевший никого и ничего пал от ее же рук. Через несколько месяцев после ареста 21 марта 1939г. Калмыков «партийный лидер Кабардино-Балкарии, личность яркая, харизматичная, обладающая твердой волей, решительностью, широким кругозором», прекрасно зная, чем закончится следствие, из тюремной камеры пишет письмо Сталину: «Сейчас я переживаю страшную трагедию и молю Вас тов. Сталин – спасите меня от чудовищной клеветы, оговора». Но суд состоялся.
Приведем небольшую выдержку из обвинительного приговора по его делу: «…В 1927 г. организовал и возглавил антисоветскую националистическую организацию, в последующие годы он установил организационную связь с руководящими участниками правотроцкистской организации Бухариным, Енукидзе и др. Являясь руководителем филиала антисоветской правотроцкистской организации в КБАССР Калмыков вербовал в антисоветскую организацию других лиц, через них сам лично осуществлял вредительскую деятельность в народном хозяйстве КБАССР».
Историю знать, а не переделывать
Весьма трагична и судьба близких родственников Калмыкова (отец Эдиг, братья Хабала, Талиб, Хассет, Назир, зять Ахмед Мальбахов, сестры Роза и Маха, невестки Дахацук и Зоя, сын Владимир, жена Антонина). Кто-то из них был расстрелян, погиб в годы Гражданской и Великой Отечественной войн, кто-то осужден и отправлен в ссылку вместе с детьми.
В 1989 г. сыновья репрессированного Назира Катханова – Керим и Магомед обратились в Генеральную Прокуратуру СССР с просьбой проверить правильность реабилитации Б. Калмыкова и 27 октября 1989 г. получили ответ за № 13/1575-89 (дается с некоторыми сокращениями): «…Произведенной проверкой в 1954 г. установлено, что Калмыков был осужден необоснованно, на основании сфальсифицированных НКВД материалов.
Вместе с тем выявлено, что Калмыков, участвуя в заседаниях «тройки» НКВД КБАССР, подписал ряд протоколов, по которым было репрессировано 3000 человек. Большинство репрессированных в настоящее время реабилитированы, и процесс пересмотра уголовных дел 30-40-х гг. продолжается.
При расследовании уголовного дела в отношении Калмыкова и рассмотрении его в суде в 1940 г., участия в заседаниях «тройки» в вину ему не вменялось. По уголовному делу Калмыков реабилитирован правильно… Калмыкова нет в живых и срок давности с момента событий составляет более 50 лет, оснований для постановки вопроса о возбуждении уголовного дела не имеется».
Мы Калмыкова не оправдываем и не защищаем. Но, считаем необходимым задуматься над тем, что он был лишь исполнителем, «винтиком» в механизме большой государственной машины. Возьмем любого крупного политика, государственного деятеля переломных времен (в частности 20-30-е гг.). Ни про кого из этих людей нельзя сказать однозначно: хороший он был или плохой. В мире не найдется ни одного безгрешного государственного деятеля эпохи перелома.
к.и.н., доцент Кабардино-Балкарского Госуниверситета
НА КОГО ОХОТИЛСЯ СТАЛИН В КАБАРДИНО-БАЛКАРИИ
В силу разного рода причин, главной из которых являлось доверие к руководителю местных большевиков Беталу Калмыкову, многие представители партийной элиты Советского Союза выбирали местом для своего отдыха, особенно кратковременного, Кабардино-Балкарию. Одним из притягательнейших моментов этого отдыха было проведение охоты, организация которой в области осуществлялась на самом высоком уровне, а самое главное – всегда заканчивалась богатыми трофеями. Естественно, что гости после этого совсем по другому относились к ее организатору.
Именно поэтому разрешение на охоту во второй половине двадцатых начале тридцатых годов выдавал лично Бетал Калмыков. Вот как об этом вспоминает выдающийся русский писатель и заядлый охотник Михаил Пришвин, приезжавший в Кабардино-Балкарию весной 1936 года: «Первая охота. Колючие кустарники. Липкая грязь. Щелочная вода. Дрозды пели, как у нас. Крикнул фазан. Смерклось сразу: сделали несколько десятков шагов, и стало тепло. Вечером пробовали пойти на тягу. Встречается лесник кабардинец с красным носом. Объясняемся: – Мне Б. Калмыков разрешил. – Озов у нас начальник, все идут к Озову, и Буденный был у нас – тоже к Озову. – А Ворошилов? – И Ворошилов к Озову, все к Озову. – А Калмыков? – Чуть подумал и ответил: – Калмыкову не надо, Калмыков может сам везде ходить. – А другому Калмыков может разрешить? – Другому нет. Сам может, другой должен к Озову».
На снимке:
Охотники, сопровождавшие Ворошилова, Буденного и других деятелей советского государства
Бетал Калмыков
Из Гагр на машине мы переехали в Сухуми, где прожили несколько дней. Кинорежиссер Абрам Роом снимал там на берегу моря картину с участием Ольги Жизневой. По утрам мы ходили на базар, а днем — в обезьяний питомник или на пляж. В городе повсюду жарились шашлыки: и на базаре, и прямо на главной улице в нишах домов, где были устроены для этого специальные приспособления. Город был наполнен запахом жареной баранины. Вечерами встречались на набережной и пили в чайной крепкий чай с бубликами. Из Сухуми пароходом мы добрались до Туапсе, а оттуда поездом поехали в Кабардино-Балкарию. Чтобы попасть в Нальчик, мы должны были сделать пересадку на станции Прохладная. Поезд пришел туда поздно вечером, когда в станице все уже спали, а отправлялся он в Нальчик утром. Мы оставили вещи на вокзале и налегке пошли по улицам, выбрали удобную скамью под деревом и просидели на ней всю ночь.
Ночь была теплая, светлая от луны, тополя серебрились, пахло пылью и коровами. Когда взошло солнце, мы отправились на базар. «Лицо города или села — его базар, — говорил мне Бабель. — По базару, по тому, чем и как на нем торгуют, я всегда могу понять, что это за город, что за люди, каков их характер. Очень люблю базары, и, куда бы я ни приехал, я всегда прежде всего отправляюсь на базар».
На базаре было уже полно народу, много лошадей, торговали зерном, скотом. Вся продающаяся птица — живая. Мы купили горячие лепешки, пшенку (вареные кукурузные початки) и пошли на вокзал.
— Нет былого изобилия, сказывается голод на Украине и разорение села, — говорил Бабель.
Через несколько часов мы были в Нальчике, остановились в гостинице и заказали чаю. Я легла спать, а Бабель отправился к Беталу Калмыкову, первому секретарю обкома партии Кабардино-Балкарии.
Бабель разбудил меня. Войдя в мой номер, он сказал со смехом:
— Знаете, сколько Вы проспали? Теперь утро следующего дня. Бетал приглашает нас переехать к нему в загородный его дом, где он сейчас живет, в Долинское.
— С Беталом я не знакома, принять приглашение не могу, приглашает он Вас, а не меня, и переезжать к нему я не хочу. Не хочу — и всё!
Со мной ничего нельзя было поделать. Не помогли ни уверения в том, что у меня там будет своя комната, ни то, что у Бетала всегда живет много всякого народу — друзья, корреспонденты московских газет с женами. Я стояла на своем. Пришлось Бабелю снова пойти в обком, и там было решено, что он будет жить у Бетала, а я куплю путевку в дом отдыха как раз напротив дома Бетала. На это я согласилась, и мы переехали в Долинское. По дороге туда Бабель рассказал мне о своей встрече с Беталом Калмыковым в тот первый день в Нальчике, который я полностью проспала.
— Я встретил его на площади, он стоял перед новым зданием Госплана. Я подошел к нему и сказал: «Красивое здание, Бетал». Он ответил: «Здание — красивое, люди — плохие. Зайдемте!» Мы вошли, и я с удивлением услышал, как он сказал какой-то женщине, что хочет пройти в уборную и чтобы там никого не было. Пригласил и меня туда. В уборной было нисколько не хуже, чем в уборной любого московского учреждения, но Бетал остался недоволен. Он прошел оттуда к заведующему и, когда тот встал, встречая нас, сказал ему без всякого предисловия: «Вы дикий и некультурный человек! У вас в уборной грязно».
В Долинском Бабель познакомил меня с Беталом и его семьей.
Бетал Калмыков был высокого роста, довольно плотный и широкоплечий, с круглым скуластым лицом и раскосыми карими глазами. Одевался он в серый костюм из простой ткани, которая называлась тогда «чертовой кожей», — брюки-галифе и рубашка с глухим воротником, подпоясанная узким ремешком. На ногах — сапоги из тонкого шевро, а на голове — кубанка из коричневого каракуля с кожаным верхом. Он почти никогда, даже за столом, не снимал своей кубанки, и только однажды я увидела его без шапки: он был лыс. Очевидно, своей лысины он стеснялся.
Жена Бетала, Антонина Александровна, была русская, крупная и красивая женщина. Она работала, кажется, по линии детских учреждений и народного образования. У них было двое детей: сын Володя примерно двенадцати лет и дочь Светлана (Лана) трех или четырех лет. Мальчик был очень красив и имел русские черты лица, а девочка — похожа на Бетала: скуластое личико и черные, слегка раскосые лукавые глаза. Лана была любимицей отца.
— Некрасивая будет у меня дочка, никто не умыкнет, — говорил Бетал, держа на коленях Лану.
— Она сама кого захочет умыкнет, — смеялся в ответ Бабель.
В Долинском Бабель по утрам работал или — чаще — уезжал куда-нибудь с Беталом. После обеда приходил ко мне, мы гуляли, и он рассказывал о Бетале или передавал услышанное от него за завтраком или обедом. Я запомнила кое-что так, как пересказывал это мне Бабель.
«За мной гнались белые, — таков был один из рассказов Бетала, — я убегал в горы по знакомым тропинкам. Погоня длилась трое суток, меня уже было настигали, но я уходил. За мной охотились. Меня решили загнать, как загоняют зверя. Гнались по моим следам, я не мог остановиться. Сил оставалось всё меньше, я ничего не ел, не спал. Наконец на третьи сутки погоня прекратилась. Я так устал, что упал, а когда поднялся, то увидел перед собой большого тура. Он был совсем близко, смотрел на меня, весь дрожал, а из глаз его текли слезы. Тур плакал. Он тяжело дышал и так же, как и я, не мог бы сделать больше ни шагу. Белые гнались за мной, а я, сам того не зная, гнался за туром. И вот мы оба изнемогли и теперь стояли друг против друга и смотрели друг другу в глаза. Я первый раз в жизни видел, как плачет тур».
В Кабардино-Балкарии довольно большая площадь леса отведена под заповедник. Водятся там медведи, кабаны, лоси и много всякой птицы. Охота занимает значительное место в жизни здешних людей, и Бетал был страстным охотником. Его рассказы за столом чаще всего касались этой темы. Иногда приезжали поохотиться члены правительства из Москвы. И вот однажды на охоту приехала большая группа гостей во главе с Ворошиловым. И Бабель рассказал мне то, что слышал о Бетале от одного из его товарищей.
— Ружья были заряжены дробью. Во время охоты кто-то из неумелых гостей нечаянно всадил Беталу в живот весь заряд дроби. Но он и виду не подал, продолжал охотиться до конца. После охоты жарили птицу и ужинали, а когда все легли спать, Бетал обнажил живот и при свете костра сам и с помощью товарищей вытащил перочинным ножом более двадцати засевших глубоко дробинок. Две дробинки остались, их вытащить не удалось. Никто так ничего и не заметил. На другое утро охотились на кабанов, и только после этого, проводив гостей домой, Бетал обратился к врачу. Каковы законы гостеприимства! — заметил Бабель.
В другой раз пуля одного из гостей-охотников попала Беталу в кость ноги. На следующий день ему надо было ехать в Москву на какое-то совещание. Он с трудом натянул на больную ногу сапог и, прихрамывая, дошел до вагона. В поезде нога начала распухать, сапог пришлось разрезать и снять. В Ростове его ссадили с поезда, чтобы немедленно везти в больницу. Бетал ни за что не хотел лечь на носилки, сам дошел до машины, а потом и до операционного стола. Ему хотели привязать к столу руки и ноги, но он воспротивился, от наркоза также категорически отказался: «У нас на Кавказе не любят насилия над человеком, не прикасайтесь ко мне, я не вскрикну, я хочу сам видеть операцию!»
«В первый раз в жизни, — рассказывал Бетал, — я видел человеческую кость. Какая красивая! Белая, как перламутровая, с голубыми и розовыми прожилками. Я видел, как врач вытащил пулю и как зашил кожу. Закончив операцию, он мне сказал: «Ну, товарищ Калмыков, всё в порядке, но охотиться на медведей Вы больше не будете». Я ответил: «Буду, доктор, и шкуру первого убитого мною медведя пришлю Вам». Я пролежал больше месяца, потом стал ходить, но нога не сгибалась в колене, ходить было неудобно. Думал я, думал, как быть, и решил опускать ее в горячую воду и потихоньку сгибать. Каждый день я проделывал эти упражнения. Сначала было очень больно, а теперь — пожалуйста! — И он покачал ногой, легко сгибающейся в колене. — Шкуру первого убитого мной медведя я послал доктору в Ростов».
Кабардино-Балкария в 1933 году была областью казавшегося немыслимым изобилия. Поражали базары, сытые лошади, тучные стада коров и овец.
Из Нальчика Бабель писал своей матери: «Я всё ношусь по области (Кабардино-Балкарской), жемчужине среди советских областей, и никак не нарадуюсь тому, что приехал сюда. Урожай здесь не только громадный, но и собран превосходно — и жить, наконец, в нашем русском изобилии приятно».
Когда начался сбор кукурузы, Бетал не оставил в обкоме и в учреждениях Нальчика ни одного человека. И сам он, и его жена Антонина Александровна отправились на поля. Работали целыми днями, Бетал был впереди всех, он выполнил норму по сбору кукурузы большую, чем самый опытный колхозник.
Строящаяся электростанция была гордостью Бетала, он много говорил о ней и почти ежедневно сам бывал на стройке.
Бабель присутствовал в обкоме на специальном совещании инструкторов, которые отправлялись в Балкарию, чтобы ликвидировать те пятнадцать процентов единоличных хозяйств, что там еще оставались. Возвратившись, Бабель повторил мне речь, произнесенную Беталом перед инструкторами:
«Побрякушки, погремушки[16] сбросьте, это вам не война. Живите с людьми на пастбищах, спите с ними в кошах[17], ешьте с ними одну и ту же пищу и помните, что вы едете налаживать не чью-то чужую жизнь, а свою собственную. Я скоро туда приеду. Я знаю, вы выставите людей, которые скажут, что всё хорошо, но… выйдет один старик и расскажет мне правду. Если вы всё хорошо устроите, то с каким приятным чувством вы будете встречать день 7 Ноября! Если же вы всё провалите… унистожу, унистожу всех до одного!» (Хорошо говоря по-русски, Бетал некоторые слова немного искажал.)
— Угроза была нешуточной, инструкторы побледнели, — закончил Бабель свой рассказ…
Мне надоело мое безделье, и однажды, гуляя, я увидела женщин, убиравших в поле морковь. Я присоединилась к ним и проработала до обеда. Настроение у меня сразу поднялось, обедала я с аппетитом в первый раз за все время моего пребывания в Нальчике. Когда Бабель после обеда пришел ко мне, я ничего ему не сказала. Но Бетал уже все знал.
— Этот человек знает, что делается в его владениях в каждую минуту времени. Он не может иначе, — сказал Бабель.
И вскоре это подтвердилось еще раз. В конце октября Бетал предложил нам поехать в такое — единственное — место, откуда виден весь Кавказский хребет и одновременно две его вершины — Эльбрус и Казбек. Выехали верхом на лошадях в ясное, солнечное утро. И только на пути туда нас дважды нагоняли верховые, которых посылал Бетал, чтобы узнать, всё ли у нас хорошо.
Наконец из предрассветной мглы начали выступать горы; сумрачные, темно-синие и фиолетовые, они вдруг окрашивались в отдельных местах в розовый цвет, словно кто-то их зажигал. И вот всё вспыхнуло в разнообразных переливах красок — взошло солнце. Весь Кавказский хребет был перед нами. Слева — Казбек, справа — Эльбрус, между ними — цепь горных вершин.
Бабель ушел с охотниками на вышку, где можно было видеть, как кабаны идут к водопою, а потом наблюдать и охоту на них.
В письме к матери Бабель писал:
«Ездили на охоту с Евдокимовым и Калмыковым — убили несколько кабанов (без моего участия, конечно) на высоте 2000 метров среди альпийских пастбищ и на виду у всего Кавказского хребта, от Новороссийска до Баку, — жарили целых».
Я не видела Бетала в тот день, но, наверное, он приезжал под утро, чтобы поохотиться, и затем уехал в Нальчик. Мы же оставались на горе Нартух до середины дня и возвратились в Долинское уже вечером. Позже мы ездили вместе с Беталом в Баксанское ущелье, к самому подножию Эльбруса. Солнце было горячее, и подтаивающий снег ледников стекал многочисленными ручьями в речку Баксан. Бабель, смеясь, рассказал мне:
— Беталу надоело читать, как альпинисты совершают подвиги восхождения на вершину Эльбруса и как об этом пишут в газетах, и он решил покончить с легендой о невероятных трудностях этого подъема раз и навсегда. Собрал пятьсот рядовых колхозников и без всякого особого снаряжения поднялся с ними на самую вершину Эльбруса. Теперь, когда его об этом спрашивают, он только посмеивается.
В Баксанском ущелье мы прожили несколько дней в зеленом домике Бетала недалеко от балкарского селения. Гуляя, мы находили множество бьющих из-под земли нарзанных источников, узнавая их по железистой окраске почвы вокруг.
«Несколько дней, — писал в это время Бабель своей матери, — провели в балкарском селении у подножия Эльбруса на высоте 3000 метров, первый день дышать было трудно, потом привык».
Бабель и здесь разъезжал вместе с Беталом по балкарским селениям, возвращался уставшим, но наполненным разнообразными впечатлениями: «Какой народ! Сколько человеческого достоинства в каждом пастухе! И как они верят Беталу! Все его помыслы — о благе народа».
Из Баксанского ущелья мы хотели было поехать верхом на лошадях на перевал Адыл-Су чтобы взглянуть оттуда на море. Однако накануне ночью в горах разыгрался буран. Пришлось возвратиться в Нальчик.
Настало 7 Ноября. С утра недалеко от города состоялись скачки с призами. Были приглашены все московские гости, расположившиеся на сколоченной по этому случаю деревянной трибуне.
Во время скачек на трибуну поднялась и прошла прямо к Беталу какая-то бедно одетая женщина, в шали, с ребенком на руках, и сказала ему несколько слов по-кабардински. Бетал быстро обернулся к председателю облисполкома и по-русски спросил:
— Они лодыри, — ответил тот.
Бетал что-то сказал женщине, она спустилась с трибуны и ушла. Я видела, как Бетал, до того очень веселый, стал мрачен. Бабель спросил своего соседа:
— Что сказала женщина?
— Бетал, мы колхозники и мы голодаем. Нам выдали на трудодни десять килограммов семечек. Мой муж болен, у нас нечего есть.
— А что сказал Бетал? — спросил Бабель.
— Он сказал, что завтра к ним приедет.
После окончания скачек и раздачи призов мы подошли к стоянке машин, и Бетал, открыв дверцу одной из них, предложил мне сесть. Его жена Антонина Александровна села рядом со мной. В другую машину сели Бетал с Бабелем, и они тронулись первыми, мы — за ними. Так как дорога была проселочная, пыльная, я спросила шофера:
— А мы не могли бы их обогнать?
— У нас это не полагается, — ответил он строго.
Я с недоумением посмотрела на Антонину Александровну.
— Я к этому привыкла, — улыбаясь, сказала она.
Вечером нас пригласили на праздничный концерт. Когда один танцор в национальном горском костюме и в мягких, как чулки, сапогах вышел плясать лезгинку и стал как-то виртуозно припадать на колено, Бетал, сидевший в первом ряду, вдруг возмутился, встал и отчитал его за выдумку, нарушающую дедовский танец. Таких движений, какие придумал танцор, оказывается, в народном танце не было. После концерта Бабель шепнул мне:
— Вы видите, как по-хозяйски он вмешался даже в лезгинку!
На другой день утром Бетал выполнил обещание, данное женщине с ребенком, и поехал в селение, где она жила. Бабель поехал с ним. Возвратился он очень взволнованный и рассказал:
— По дороге в селение мы заехали сначала за секретарем райкома, а затем за председателем колхоза. И то, как Бетал открывал для них дверцу машины и с глубоким поклоном приглашал их сесть, заставило их побледнеть. По дороге к дому женщины Бетал сказал: «Неужели сердца ваши затопило жиром? Ведь эта женщина обошла всех вас, прежде чем ко мне подняться». И немного погодя: «Какая разница между мной и вами? Вы будете ехать по мосту, будет тонуть ребенок — и вы проедете мимо, а я остановлюсь и спасу его. Неужели сердца ваши затопило жиром?!»
Но председатель колхоза и секретарь райкома твердили одно и то же: «Эти люди — лодыри, они не хотят работать».
Мы подъехали к маленькой покосившейся хате, зашли во двор, сплошь заросший бурьяном, затем в дом. На постели лежал муж женщины, укрытый лохмотьями, и агонизировал. (Именно это слово — «агонизировал» — употребил Бабель.) В комнате было прибрано, но почти пусто. На столе — мешок с семечками. Женщины с ребенком дома не было. Бетал всё осмотрел, сказал несколько слов больному колхознику — спросил, давно ли болеет, сколько семья заработала трудодней и что получила на них в виде аванса. Затем, обернувшись к секретарю райкома, сказал: «Послезавтра я назначаю во дворе этого дома заседание обкома. Чтобы к этому времени здесь был построен новый дом, чтобы у этих людей была еда и им было выплачено всё, что полагается на трудодни». Затем, выйдя во двор, добавил: «Чтобы был скошен весь бурьян и там, — показал он на дальний угол двора, — была построена уборная». Затем сел в машину, и мы уехали, — закончил рассказ Бабель.
Назначенный Беталом день совещания был потом изменен, но все равно срок для постройки нового дома был так невелик, что все мы с волнением ждали этого дня… Было слишком много желающих поехать на это совещание, и мне было неудобно просить Бабеля взять меня с собой. Поэтому я с нетерпением ждала его возвращения.
— Перед нами стоял красивый новый дом, — рассказал мне, возвратясь, Бабель, — он был закончен, только внутри печники еще клали печку. Во дворе был скошен весь бурьян, и в дальнем углу двора виднелась уборная. Не только весь двор был заполнен народом, но и все прилегающие к нему улицы и огороды. Беталу так понравились собственные слова, сказанные ранее, что он, обращаясь к членам обкома по-русски, снова произнес: «Неужели сердца ваши затопило жиром?!» Затем заговорил по-кабардински. Я схватил за рукав ближайшего ко мне человека и спросил: «Что он говорит?» Оглянувшись, тот ответил: «Ругает один человек». Голос Бетала звучал резко, глаза его сверкали, и через некоторое время я снова спросил соседа: «Что он говорит?» «Ругает все люди», — ответил тот, повернув ко мне испуганное лицо. И наконец, когда Бетал стал что-то выкрикивать и я подумал, что он закончит речь, как это обычно бывает, словами «Да здравствует Сталин!», еще раз толкнул соседа и спросил: «Что говорит он?» Тот повернулся ко мне и сказал: «Он говорит, что надо строить уборные». Именно этими словами закончил Бетал Калмыков свою речь.
Рассказы Бабеля о Бетале продолжались. Запомнился и такой:
— Бетал созвал девушек Кабардино-Балкарии и сказал им: «Лошадь или корову купить можно, а девушку — нельзя. Не позволяйте своим родителям брать за вас выкуп, продавать вас. Выходите замуж по любви». Тогда вышла одна девушка и сказала: «Мы не согласны. Как это так, чтобы нас можно было взять даром? Мы должны приносить доход своим родителям. Нет, мы не согласны». Бетал рассердился, созвал юношей и сказал им: «Поезжайте на Украину и выбирайте себе невест там, украинские девушки гораздо лучше наших, они полногрудые и хорошие хозяйки». И послал юношей в ближайшие станицы, чтобы они оттуда привезли жен. Тогда делегация девушек пришла к Беталу и объявила: «Мы согласны».
О съезде стариков, который созывал Бетал, Бабель написал из Нальчика своей матери: «Завтра, например, открывается второй областной съезд стариков и старух. Они теперь главные двигатели колхозного строительства, за всем надзирают, указывают молодым, ходят с бляхами, на которых написано «Инспектор по качеству», и вообще находятся в чести. Такие съезды созываются теперь по всей России, гремит музыка, и старикам аплодируют. Придумал это Калмыков, секретарь здешнего обкома партии (у которого я гощу), кабардинец по происхождению, а по существу своему великий, невиданный новый человек. Слава о нем идет уже полтора десятилетия, но все слухи далеко превзойдены действительностью. С железным упорством и дальновидностью он превращает маленькую горную полудикую страну в истинную жемчужину».
Бетал Калмыков был одним из тех людей, которые владели воображением Бабеля. Иногда он в раздумье произносил:
— Хочу понять: Бетал — что он такое?
В другой раз, прохаживаясь по комнате, говорил:
— Отношения с Москвой у него очень сложные. Когда к нему из Москвы приезжают уполномоченные из ЦК, они обычно останавливаются в специальном вагоне и приглашают туда Бетала. Он входит и садится у дверей на самый краешек стула. Всё это нарочито. Его спрашивают: «Правда ли, товарищ Калмыков, что у вас нашли золото в песке реки Нальчик?» Он отвечает: «Помолчим пока об этом». Он прибедняется и даже унижается перед ними, а ведь он — гордый человек, и мне кажется, что не очень их уважает. Москва платит ему тем же. Ему дают очень мало денег, очень мало товаров. А он втайне от Москвы покрыл свою маленькую страну сетью великолепных асфальтированных дорог. Я спросил его однажды — на какие деньги? Оказалось, заставил население собирать плоды дичков (груш и яблонь), которых в лесах очень много, и построил вареньеварочные заводы. Делают там джем и варенье, продают и на эти деньги строят дороги. Кстати, нас приглашают посетить один такой завод…
Повез нас туда вместе с другими гостями сам Бетал, показал все оборудование. Любимым его выражением для похвалы было «добропорядочный работник», а для порицания — «дикий, некультурный человек». На вареньеварочном заводе он никого не ругал, наоборот, раза два про кого-то сказал: «Добропорядочный работник». Всем гостям Бетал предлагал варенье и джем в банках. Многие взяли, а мы с Бабелем отказались. Позже мне Бабель сказал:
— Бетал о вас говорит очень уважительно; наверно, потому, что вы отказались взять варенье, — засмеялся и добавил: — А может быть, потому, что вы здесь ведете такой обособленный образ жизни. Он даже собирается пригласить вас к себе на работу инженером, на строительство электростанции. Ну как, вы бы согласились?
— Нет, — ответила я. — Я собираюсь работать по проектированию метро…
Уже зимой, а может быть, весной 1934 года, находясь в Москве, Бабель узнал, что на спортивных соревнованиях в Пятигорске, куда съехались спортсмены всех северокавказских областей, кабардино-балкарцы завоевали все первые места. С этой новостью он вошел ко мне в комнату.
— Среди народностей Северного Кавказа, — сказал он, — ни кабардинцы, ни балкарцы не выделяются особенной физической силой, тем не менее все первые места взяты ими. Что мог сказать, отправляя спортсменов на соревнования, Бетал? Дорого бы я заплатил за то, чтобы узнать это.
В феврале 1935 года Бабель написал своей матери: «В Москве — съезд Советов; из разных концов земли прибыли мои товарищи — Евдокимов с Сев. Кавказа. Из Кабарды — Калмыков, много друзей с Донбасса. На них уходит много времени. Ложусь спать в четыре-пять утра. Вчера повезли с Калмыковым кабардинских танцоров Алексею Максимовичу, плясали незабываемо!»
Когда позже, кажется, в 1936 году, Бетал снова приехал в Москву, Бабель мне сказал:
— Пойдите к Беталу в гостиницу и уговорите его показаться здесь врачу. Мне известно, что он болен, у него, по всей вероятности, язва желудка, а к врачу пойти не хочет. Быть может, Вас он послушается. Кстати, захватите для Ланы апельсины.
И вот я с пакетом апельсинов отправилась к Беталу. Он сидел в гостиничном номере на диванчике у стола всё в той же каракулевой шапке и ел со сковородки яичницу. Встретил меня с улыбкой. После обмена общими фразами я, нарочно пользуясь его излюбленным выражением, сказала:
— Бетал, Вы дикий и некультурный человек, почему Вы не хотите посоветоваться с врачами о вашей болезни?
Он рассмеялся и сказал:
— Да они всё выдумали, я совершенно здоров.
На том мои уговоры и закончились.
Бетал погиб. И остался ненаписанным цикл рассказов Бабеля о Кабардино-Балкарии…
Покидая Нальчик, Бабель задумал перекочевать в колхоз, в станицу Пришибскую, где хотел собирать материал и писать. Он решил проводить меня и попутно показать Минеральную группу. Мы побывали в Железноводске, недалеко от которого находился очень интересовавший Бабеля Терский конный завод.
— Терский конный завод существует уже несколько лет, — рассказывал по дороге туда Бабель, — основан он специально для того, чтобы получить потомство от Цилиндра — замечательного арабского жеребца. Но вся беда в том, что от него рождаются только кобылицы. И каких бы маток к нему ни подводили, получить жеребчика пока не удается…
На заводе нам показали Цилиндра. В жизни я не видела лошади красивее. Совершенно белый, с изогнутой, как у лебедя, шеей, с серебристыми гривой и хвостом. Бабель уже успел показать мне очень породистых лошадей и на конном заводе вблизи Молодёнова, и на московском ипподроме, но там была рысистая порода; арабского скакуна я видела впервые. Я даже не думала, что такие красивые кони могут существовать на самом деле.
— Ну что? — улыбаясь, спросил Бабель. — Стоило устраивать ради него завод?
Мы провели на конном заводе почти целый день. Осматривали жеребят, перед нами проводили потомство араба — двухлеток и трехлеток. Ни одна из его дочерей не унаследовала даже масти отца.
В Пятигорске Бабель показал мне все лермонтовские места.
Он бывал здесь и в прошлые годы, навещая своих «бойцовских ребят», как он называл товарищей, с которыми встречался в 1920 году в Конармии, поэтому рассказывал о лермонтовских местах как настоящий экскурсовод.
— Для путешествий страна наша пока совсем не приспособлена, — говорил он. — Гостиницы ужасные, кровати плохие, с серыми убогими одеялами, ничем не покрытые столы.
Одну ночь мы ночевали в Пятигорске и еще одну — в Кисловодске. Я так много слышала о чудесном действии нарзанных ванн, что решила попробовать и приняла одну. Когда я после этого зашла в номер Бабеля, где он сидел за большим столом со своими приятелями, собравшимися у него «бойцовскими ребятами», и сказала, что ничего особенного не испытала от нарзанной ванны, они все дружно рассмеялись:
— Да, конечно, на двадцатичетырехлетних нарзан совсем не действует!
Из Кисловодска Бабель проводил меня в Минеральные Воды и посадил в двухместное купе мягкого вагона. Увидев, что со мной едет военный с ромбами в петлицах, Бабель сказал: «Ну, я спокоен за Вас. Поедете под защитой нашей доблестной Красной армии». Как он ошибся! Как только поезд тронулся, мой сосед вытащил бутылку водки, потребовал у проводника два стакана и решил, что я должна составить ему компанию. Я отказалась. Он всё меня уговаривал и пил один стакан за другим. И чем больше он пил, тем развязнее становился. Мне пришлось выйти из купе и попросить проводника устроить меня где-нибудь спать. Проводник открыл четырехместное купе и постелил мне на верхней полке. Мои новые соседи в этом купе уже спали. Утром я узнала, что мой бывший сосед буянил всю ночь, кричал «Где она?» — и даже разбил что-то в вагоне-ресторане. Я рассказала моим новым соседям, тоже мужчинам, о ночном происшествии, и они не позволяли мне выходить из купе, пока кто-нибудь из них не проверит, где военный.
Так ошибся Бабель, давая характеристику «доблестной» Красной армии.
После моего отъезда в Москву Бабель, как и обещал, переехал из Нальчика в станицу Пришибская, и оттуда стали приходить его письма. Хорошо запомнились строки одного из них:
«Живу в мазаной хате с земляным полом. Тружусь. Вчера председатель колхоза, с которым мы сидели в правлении, когда настали сумерки, крикнул: «Федор, сруководи-ка лампу!»»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
2. Бегство калмыков
2. Бегство калмыков Первый голос Послушайте, послушайте, послушайте, Вам не снился тележный свист? Нынче ночью на заре жидкой Тридцать тысяч калмыцких кибиток От Самары проползло на Иргиз. От российской чиновничьей неволи, Оттого что, как куропаток, их щипали На наших
Миф № 19. По инициативе Л.П. Берия в конце войны была осуществлена незаконная массовая депортация калмыков, чеченцев, ингушей, кабардинцев, балкарцев, карачаевцев, крымских татар, а также западных украинцев и прибалтийских народов из мест их постоянного проживания, которая стала актом геноцида этих
Миф № 19. По инициативе Л.П. Берия в конце войны была осуществлена незаконная массовая депортация калмыков, чеченцев, ингушей, кабардинцев, балкарцев, карачаевцев, крымских татар, а также западных украинцев и прибалтийских народов из мест их постоянного проживания,
БЕТАЛ, БАТЫРБЕК И ПОГОРЕЛЬЦЫ
БЕТАЛ, БАТЫРБЕК И ПОГОРЕЛЬЦЫ Бетал снова увез Бабеля в горы — в районе праздновали открытие нового клуба.В райцентре Бетала ожидала толпа празднично одетых мужчин. Чуть подальше стояли женщины с детьми.Бетал вышел из машины. Его окружили, здоровались с ним, а он
Сергей Калмыков Рассказы о Шолохове
Сергей Калмыков Рассказы о Шолохове Сергей Дмитриевич Калмыков – бывший шофер М.А. Шолохова. Сейчас он на пенсии, живет в станице Базковской. У Шолохова стал работать шофером в 1975 году. До этого работал в Базковской автороте. Потом в Вешенском райпотребсоюзе – шофером